• Евангелие

• О Церкви

• Назидание

• Учение

• О сайте

• Контакты

• Ссылки

Чуждый огонь

(1911 год издания)

1. Смерть, как жертва примирения – основа поклонения (Лев.10)

В книге Левит нам показано, какими путями человек может приблизиться к святому Богу, который возвышается над херувимами. Во всяком случае, при исследовании этой книги мы видим шаг за шагом, что путь к священству действительно еще не был открыт (ср. Евр.9:8). Это могло произойти только после того, когда Сын Бога воззвал на Голгофе: "Свершилось!", и тут же, в качестве ответа, была разорвана завеса в храме, отделявшая вторую скинию святилища от первой.

Однако в проообразе этот путь нам здесь показан так ясно, как ни в каком-либо другом месте ветхого завета. Потому-то уже в начале книги нам встречается точное описание различных видов жертв, и в завершение этого повествуется об устройстве священства. Аарон и его сыны помазываются и посвящаются этому служению (гл.8 и 9). Между прочим, следует подметить, что первосвященник и его сыны, – Аарон и его дом, – являются неизменными прообразами Христа и его Церкви.

Временами они кажутся разделенными, как это показано в гл.8 нашей книги.

Аарон подвергается помазанию без предшествующего окропления его кровью, сыны же его были окроплены елеем и кровью. В этом мы узнаем полноту личности Христа, Он мог получить полноту Духа Святого без взаимосвязи с кровью примирения, мы же ее получаем благодаря его совершенству и заветам, приобретенным пролитой кровью его. Именно в Аароне мы видим прообраз Христа, а в нем и его сыновьях – прообраз Церкви.

Все мы – "священники" Бога. Это наше благословенное место, наше драгоценное преимущество детей Бога. Мы не должны забывать свою позицию постоянного, непрерывного служения. Посредством введения священников в Израиле в близость к Богу они становились слугами всего народа. Так сам Иисус, ставший "Первосвященником по чину Мелхиседека" (царь и священник, стал служителем скинии истинной, которую воздвиг Господь, а не человек (Евр.8,2), по примеру священнослужителя Аарона.

И мы, ставшие Богу "царями и священниками", находимся в той же позиции, что и сыны Аароновы.

В конце 9 главы повествуется, как Аарон после помазания приносил предназначенные жертвы и потом с Моисеем уходил в скинию собрания. Царь и священник исчезали от взглядов народа, ожидавшего вне святилища, а когда они снова выходили и благословляли народ, слава Господня открывалась всему народу, и огонь исходил от Иеговы и пожирал на жертвеннике жертву всесожжения и весь тук.

"И вышел огонь от Господа и сжег на жертвеннике всесожжение и тук, и видел весь народ, и воскликнул от радости, и пал на лице свое" (Лев.9:24) – захватывающая картина тысячелетней славы, величия и радости, которая откроется в конце дней, когда Христос, истинный Царь и Священник, сокрытый теперь в скинии, придет к своему народу Израилю и благословит его.

Все – в величии и славословии! Но увы! Прежде чем закатилось солнце того много значащего дня, славу и величие сменило темное облако суда, славословие превратилось в траур и вопль. Слово Бога от начала до конца повествует о греховности и несовершенстве человека. В какие бы условия и ситуации Бог не ставил человека, везде он грешил. Адам, Ной, народ израильский и церковь – все, все они говорят одним языком и печально и смиренно поучают нас. Греховность и несовершенство постоянно характеризуют пути человеческие. И предстоящая глава показывает нам это в серьезной, захватывающей форме. Надав и Авиуд, сыны Аароновы, принесли пред Господом "огонь чуждый, которого Он не велел им. И вышел огонь от Господа, и сжег их, и умерли они пред лицем Господним" (Лев.10:1-2).

Это приводит нас к одной из важнейших частей священнослужения: к поклонению.

Однако, прежде чем мы этим вопросом займемся подробнее, нам следует немного поразмыслить над его основой.

Этой основой является смерть, смерть как жертва примирения за нас. Без этого поклонение невозможно. Смерть должна выступить между нами и Богом. Поразмыслим над Каином и Авелем. Каин принес плоды проклятой земли, отвоеванные у нее в поте лица – именно то, что всегда старается принести Богу душевный человек. Его богослужение обошлось ему гораздо дороже, чем богослужение Авеля. Но во всем этом деле не было веры, познания падшего человека, никакой мысли о справедливости Бога или благодати. Жертва Каина свидетельствовала о полной бесчувственности его сердца по отношению к его состоянию в очах Бога. Он принес "жертву глупца", и это все, что может принести религиозный человек и неверующее сердце.

Если задаться вопросом: в чем заключалось "преимущество" жертвы Авеля, то следует ответ: в вере, действовавшей в этом человеке. Авель признавал чрез свою жертву, что между ним и Богом должна вступить смерть, что он грешный, виновный человек пред Богом, заслуживающий смерти. Так он стал истинным поклонником, и так оно должно быть постоянно: без смерти не может быть поклонения.

Для того, чтобы человеку иметь доступ к Богу, необходимо при любых условиях посредничество смерти. Иначе дверь к Нему останется запертой, дорога загражденной. Так это было прообразно в ветхом завете, так оно должно быть в действительности и сегодня.

Под законом существовал ряд различных жертв, подобно тому и смерть Христа представлена в различных прообразах.

Два основных вида жертв были: жертва за грех и жертва всесожжения, обе самые святые, обе жертвы сожжения, однако "последние" жертвы сожжения – "как благовонные". Без жертвы за грех, посредством которой решался вопрос греха, не было бы, разумеется, доступа к Богу и возможности поклонения ему.

Она (жертва) есть "входная дверь", путь, на котором только мы, спасенные, можем приближаться к Нему.

А жертва всесожжения есть жертва в "приятное благоухание", прообраз полной отдачи и посвящения Христа Богу, которая в конечном итоге характеризует наше поклонение. Мы имеем доступ к Богу не только через примирительную силу крови Христа, но и через нашу приемлемость во Христе. Говоря другими словами: мы имеем доступ не только как прощенные, но и как находящиеся под благодатью и "возлюбленные", через спасительный подвиг Христа мы причастны приятному для Бога-Отца благоуханию.

Постиг ли ты это и стало ли оно достоянием твоего сердца, мой дорогой верующий читатель? Ведь верно, эта действительность создает в богослужении верующих атмосферу сердечности и возвышенности, которую можно себе только представить. Всесожжение, таким образом, придает поклонению характер собственного "приятного благоухания". Нет, наверное, необходимости напоминать, что все, созданное Христом и его жертвой – совершенно; у нас, однако, в любых отношениях все носит печать несовершенства. Однако, что сделало жертву Христа для Бога такой приемлимой? Что же придает ей это приятное благовоние? Это было совершенство его святой воли, связанной и открытой нам его полной отдачей Богу. Он мог сказать: "Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимет ее у Меня, но Я Сам отдаю ее: имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее; сию заповедь получил Я от Отца Моего" (Иоан.10:17-18). Он был не только этой чистой, безупречной, Богом избранной жертвой, но и способным: "Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу" (Евр.9:14). Таким образом, Он содействовал любви Отца к нему. Никто не мог взять у него жизнь. Он отдал ее добровольно – в силе его божественной личности.

"Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной" (Фил.2:6-8).

Исполнить волю Отца было его радостью. Закон Бога был в его сердце и Он пришел тем, о ком написано в книге завета.

Наше грешное состояние своеволия (ведь по натуре мы в своем своеволии способны только ко злому) вынудило его к самопожертвованию, совершенному послушанию. В любых ситуациях в образе Христа мы находим совершенство. Он был совершенным во всех своих путях, во всей своей жизни, в своем посвящении себя Богу.

И этот совершенный пожертвовал сам себя Богу в совершенном послушании: "Да будет не Моя воля, Отец, но Твоя!"

Точно так, как своевольное намерение первого Адама вызвало смерть, замысел и намерение последнего Адама – служить Богу, принесло нам жизнь чрез его смерть. Первый человек прислушался ко лжи сатаны и оскорбил этим самым величие Бога – ведь сатана отвергал, что Бог правдив и благороден.

Сам же Господь Иисус в жесточайших испытаниях ни на миг не колебался в своем послушании Богу и в своей надежде на него, Он прославил Бога во всем, что Он имеет. Потому-то Он и мог в момент ухода Иуды, предавшего его, сказать: "Ныне прославится Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем" (Иоан.13:31). Кто бы мог быть способным в состоянии греховного окружения прославить самого Бога, взаимосвязать мир и справедливость, как не Он, сын человека? И в этом служении Бог нашел удовлетворение.

На кресте Бог был прославлен в совершенстве. Он однажды сказал, что возмездие за грех есть смерть. Сатана же противоречил этому – "нет, не умрете" (Быт.3:4). А теперь, мой читатель, взгляни на того, который висел на кресте! Говорил Бог правду? Да, и любовь Бога к человеку сатана тоже поставил под сомнение. И вот, смотри, Иисус умирает на проклятом древе! Сатана искушал человека, обманывая его обещаниям, что, как только он, человек, отведает плоды древа познания добра и зла, он будет сам как Бог.

А что сделал Бог? Он отдал Сына своего возлюбленного и сказал, что мы должны стать ему подобными. Таким образом, Бог имеет оправдание для человека не к его погибели, а к его вечному спасению.

Когда Господь Иисус чрез вечного Духа принес Себя в жертву без пятна, Бог и в этом нашел удовлетворение, и: "Там, где Бог находит успокоение, нахожусь в Его мире и я". На этом-то и базируется поклонение, оно приобретает свое благоухание из того, кто был Христос сам и что Он сделал.

Чем сильнее был огонь жертвы всесожжения, тем яснее чувствовалось ее благоухание. "Это всесожжение, жертва, благоухание, приятное Господу" (Лев.1:9).

Так это было в совершенстве во Христе. Огонь святости Бога, пронизывающий и испытывающий все его духовное, нес только приятное благоухание Богу. В этом и заключается наша приемлимость в очах Бога. В значении этой личности и этой жертвы мы имеем доступ к Богу и, приближаясь к нему, мы наслаждаемся этим общением. Во время жертвоприношений часть принадлежит Богу, часть священнику, и приносящие жертву тоже могли есть от этой жертвы. Так оно происходит еще и сегодня, но все наше празднование может основываться только на величии, которое в очах Бога есть Христос, и мы в нем (Христе).

И в заключение еще одно. Смерть, хотя она и свидетельствует о греховности человека, теперь, вследствие смерти Христа, стала нашей служанкой, "...или мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее, – все ваше" (1Кор.3:22), потому что Иисус вкусил смерть, смерть за нас, – как она когда-то была против нас. Да, все, что было против нас, исчезло. Христос, "по благодати Божьей, вкусил смерть за всех" (ср. Евр.2:9).

В его смерти мы видим благодать Бога, хотя эту смерть Он претерпел ради наших грехов. Все то, к чему прикасается наш верный Господь, превращается для нас в благословение. И там, где себя во всей мощи проявила смерть Иисуса, проявилась одновременно и грандиозная сила благодати.

2. Чуждый огонь

Как мы уже заметили, любой вид поклонения приобретает "приятное благоухание" из того, кто был Христос и что Он сделал. Аарон и его сыны должны были брать уголь с жертвенника первой скинии, на котором совершались жертвы всесожжения, мирные жертвы и другие, чтобы принести жертву приятного благоухания Господу. Так оно должно было быть по усмотрению Бога (ср. гл.16:12). Однако, Надав и Авиуд, два старших сына Аароновых, пренебрегли божественной заповедью (если эта заповедь еще не была дана Богом, то они, не дождавшись указаний Бога, стали совершать свое служение по собственному усмотрению). Они "принесли пред Господом огонь чуждый, которого Он не велел им" (ср. ст.1).

Может быть, они нарушили указания Бога, о которых говорится в гл.10,9 и, будучи нетрезвыми, потеряли рассудок? Было ли это только недостаточное благоговение пред Богом, или они совсем забыли о своей зависимости от Него? Мы этого не знаем. Однако, мы видим, как серьезно и строго Бог наказывает их за грех. Тот же огонь, который во время жертвоприношений (см. гл.9:24) возносил приятное благоухание Богу, исходит теперь от него, чтобы пожрать беззаконников. "И умерли они пред лицом Господним" (10:2).

Да, "Бог наш есть огонь поядающий", "страшен Бог в великом сонме святых, страшен Он для всех окружающих Его" (Пс.88:8). И Господь сказал: "в приближающихся ко Мне освящусь и пред всем народом прославлюсь" (ст.3). Невозможно умалить требования его святости, Он должен оставаться верным самому себе. И если Он в своей безграничной благодати позволяет нам приближаться к нему, то мы не должны ни на минуту забывать, что Он есть свет и нет в нем никакой тьмы. "Будьте святы, потому что Я свят!"

Благословенное, драгоценное отношение, посредством которого мы приближаемся к Богу, влечет за собой для нас серьезную, святую ответственность. Мы – дети Бога, свидетели Бога, священники Бога, человеки Бога и т.д. Однако во всех этих отношениях мерило нашей ответственности исходит из естества и характера того, кто создал эти отношения.

Нет никаких сомнений в том, что оба сына Аарона потеряли из поля зрения эту серьезную истину. Они были священниками Иеговы, и только за ним было право определять, как следует ему поклоняться и его прославлять. Каждое самовольное действие было дерзким вмешательством в его права, пренебрежением к его величию и святости. Это дает нам возможность понять, почему Бог так серьезно и строго судит.

Надав и Авиуд хотели служить Господу по собственному усмотрению, потому-то и настигло их безжалостное осуждение. Чем ближе мы к Господу, тем больше требуется от нас. С глубочайшим сознанием его святости и строжайшим осуждением своего собственного "я" мы должны приближаться к нему.

Как уже было сказано, брать огонь было позволено только с жертвенника всесожжения, на котором сжигалась приятно благоухающая жертва (прообраз драгоценного благовония Христа, которое величественно восходило из огня судилища). Какой огонь принесли несчастные сыны Аарона и откуда они его взяли, нам не сказано, достаточно знать, что он был не с алтаря Бога. Это был огонь чуждый, а потому и неприемлемый для Бога. Его (огонь) нельзя было приносить пред лицо Господа, с ним (огнем) нельзя было приближаться к Богу.

Как это все серьезно для нас!

Все наше поклонение, общее пение песни, восхваление и благодарение в собрании, и тем более во время вечери Господа, словом, все, что мы в священническом служении приносим Богу, должно брать свое начало из источника, исходящего от Христа и его смерти, должно иметь свою особенность и драгоценность и нести его благоухание.

Только так может наше служение быть приемлемым для Бога, несмотря на то, что с нашей стороны всегда будут обнаруживаться недостатки и ошибки.

Ведь даже глубочайшее познание личности Христа, самое нежное любвеобильное отношение к его любви, его жертве, самые теплые симпатии нашего благодарного сердца, все это было бы несовершенным и неприемлемым, если бы оно не исходило из того источника, которым является сам Он.

Каждое жертвоприношение, как это сказал сам Господь, должно быть приправлено солью. Все другое, что исходит из естества человека, или рассчитано на то, чтобы возбудить его естественные человеческие чувства, есть "чуждый огонь", мерзость пред Богом. Кто такую жертву принесет, будет встречен огнем истребления Бога.

А что, хотелось бы мне спросить, есть в нас, что не заслуживало бы огня суда? Ничего! Однако, если наше собственное "я", и все, что в нас есть, пройдет через огонь судилища во Христе, как этому огню судилища подвергнут был Он сам, победив грех и прославив Бога, то в нас не останется ничего более, чем драгоценное благоухание Христово. Могли бы мы быть настолько глупыми и самонадеянными и желать нечто другое? Могли бы мы принести Богу что-то другое, заменяющее то приятное благовоние или что-либо удовлетворяющее запросы Бога? Нет. Во Христе, и благодаря его смертному подвигу, мы предстаем пред Богом, его (Христа) мы приносим в нашем поклонении пред Богом, и чем полнее наши кадильницы наполнены огнем жертвенника всесожжения, тем чище и сильнее будет к Богу подниматься приятное благовоние с нашего маленького жертвенника.

Пылкие чувства, религиозные мероприятия, утомительные упражнения и тому подобное есть нищенские результаты плотской святости и человеческого своеволия, все это мерзость пред Богом. Все это "чуждый Богу огонь"!

Ужасно сознавать, что свидетельствующая церковь пошла по пути Надава и Авиуда! Исчезло приятное благовоние Христа из их собраний, и его место заняли жалкие результаты "чуждого огня". На место богобоязни стало своеволие; человеческие мероприятия и религиозные ритуалы вытеснили простое, но славное священнослужение верующих и сделали это служение совсем невозможным. Все рассчитано на то, чтобы центром внимания сделать человека, его религиозные набожные чувства, а Христа вытеснить совсем. Совсем забыта позиция, в которую Бог поставил своих поклонников.

Не приходится удивляться тому, что описанное нами положение царит в среде тех, кто упражняется в богослужениях, однако не знает Бога. Но какова атмосфера среди тех, которые вышли из среды их, согласно заповеди (2Кор.6:17) и недотрагивающихся к нечистому? Не находится ли там грех Надава и Авиуда? Дай Бог, чтобы это было не так! Однако, к сожалению, мы должны признать, что "чуждый огонь" и среди нас является небезызвестным фактором. Как свидетельствуют некоторые факты, среди детей Бога распространяются деяния пред Господом, несовместимые с жертвоприношением с алтаря всесожжения.

Кто-то елейно молится и говорит высокопарные слова о благословениях, которые мы имеем во Христе.

Но слушатели не тронуты, здесь невозможно настоящее участие в молитве. Чувствуется, что на первом плане здесь человек. Где должна бы быть принята за основание крестная смерть, звучит собственное "я". Это – чуждый огонь! Кто-то другой сидит и со счастливым сердцем поет благодарственные прекрасные песни, даже предлагает такую песню или читает отрывок из св. писания в то время, как его душа не имеет мира во Христе с Богом. Его голос звучит громко, поднимается его фимиам, но это – чуждый огонь!

Поднимается третий, чтобы сказать слово, и ему хочется, чтобы его хоть раз услышали в общении верующих, или, что еще хуже, ему самому нравятся его речи, и, как он думает, у него есть дар, потому он и имеет право его практиковать. Ему нельзя противоречить, его рассуждения правдивы, но они – чуждый огонь!

Другие же озабочены, чтобы возбудить в себе пылкие набожные чувства с тем убеждением, что они таким образом служат Господу. Они рассуждают преимущественно о телесных страданиях Христа, и, если они по-настоящему углубились в эти чувства, они думают этим самым как-то особенно послужить Богу. Все это – чуждый огонь!

Однако, что можно сказать, если христианин как священник хочет приблизиться к Богу, а его сознание обременено, его сердце нечисто. Если он даже к трапезе Господа приходит под тяжестью неосужденного сердца, не осудив самого себя (1Кор.11:28), он делает себя особенно виновным в грехе двух сыновей Аароновых, и суд над ним должен случиться тут же, на месте, "ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет в осуждение себе, не рассуждая о теле Господнем" (1Кор.11:29).

"И вышел огонь от Господа, и сжег их, и умерли они пред лицем Господним". Какая ужасная захватывающая сцена!

"Чуждый огонь" встречается со святостью и с истинным огнем суда Бога. Очень серьезной является эта мысль! Бог проявляется здесь, и, впрочем, именно на месте благодати, как Бог – судья.

И не может быть ничего иного. Бог есть Бог, и все, что пытается пред ним занять ложное место, должно встретиться с его справедливым гневом. Несмотря на то, что благодать нас ввела в его присутствие, это место, как было сказано, остается святым местом, местом судилища. "В приближающихся ко Мне освящусь". "Ибо, если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы" (1Кор.11:31).

Дай Бог, чтобы все мы обратили самое серьезное внимание на эти факторы! Однако как много "чуждого огня" обнаруживается в нашем поклонении, сколько равнодушия и своеволия в нашем служении. Потому-то Богу приходится часто говорить с нами так строго. Бог, который нас призвал, свят и остается святым. Он, которого мы зовем Отцом, судит, невзирая на личность, каждого по делам его.

"Но, по примеру призвавшего вас Святого, и сами будьте святы во всех поступках; ибо написано: "Будьте святы, потому что Я свят". "И если вы называете Отцем Того, Который нелицеприятно судит каждого по делам, то со страхом проводите время странствования вашего" (1Петр.1:17). Наша ответственность должна соответствовать месту, которое мы занимаем. Господь судит нас соответственно той позиции, в которой мы находимся. Ведь в наших ситуациях здесь, на земле, происходит то же самое. Ответственность человека возрастает в зависимости от его положения и широты его потребностей.

Да, даже людей, живущих в моем доме, я оцениваю совсем по-иному, нежели живущих вне его. Чужой мог бы себе позволить то, что я бы запретил делать своему жильцу или даже члену моей семьи.

Бог поступает с нами на основании благодати и святости, и не будем забывать, что святость и для нас есть часть благодати, как и всякое другое благословение. Если Бог нас призывает: "Будьте святы, потому что Я свят", – то это для нас не только заповедь, но и показывает нам, в каких отношениях доверия с ним мы находимся. Святость прилична нам и отвечает глубочайшим запросам нашего нового естества.

Благодать должна сделать нас "причастными Его святости" (ср. Евр.12:10).

Не то, чтобы Бог потребовал эту святость от человека, как это часто практикуется или этому учат, а именно: Он сделал нас причастными к его святости, и притом в любви.

И что еще бы могли или хотели мы себе пожелать, как отчуждение от всего того, что неприятно для самого Бога? Речь не идет о невиновности нашей – эта прекрасная одежда испорчена навсегда через грех человека, речь идет о святости. Невиновность есть недостаточное познание зла и добра. До своего падения человек был невинным, мы же считаем безвинным ребенка до тех пор, пока он начинает различать добро от зла. Никто не будет называть Бога невинным. Бог свят, и Он делает нас причастными его святости.

Его святость есть познание зла, как оно выглядит в его очах, и способность возвыситься над ним. Разве это не что-то возвышенное и прекрасное?

А потому я смею утверждать, что святость есть так же часть благодати, как и любовь, которая является ее началом. Что же усугубляет состояние впадшего в грех человека, так это то, что он, имея познание добра и зла, все-таки неспособен оставить одно и делать другое.

"И сказал Моисей Аарону: вот о чем говорил Господь, когда сказал: в приближающихся ко Мне освящусь и пред всем народом прославлюсь. Аарон молчал" (ст.3). Да и что он мог сказать? Это были его сыны, которые согрешили, его собственная плоть и кровь. Они, которые были непосредственно с ним как свидетели славы Господа, принявшие помазание, лежали теперь пред ним, пожранные огнем наказания! Язык первосвященника не мог произнести ни слова, хотя сердце отца истекало кровью. Аарон здесь ясно видел руку Бога в суде: "Я стал нем, не открываю уст моих; потому что Ты соделал это" (Пс.39:9). Бог говорил, а Аарону следовало молчать.

3. Вино и крепкий напиток

"Аарону же Елезару и Ифамару, сынам его, Моисей сказал: "голов ваших не обнажайте и одежд ваших не раздирайте, чтобы вам не умереть и не навести гнева на все общество; но братья ваши, весь дом Израилев, могут плакать о сожженных, которых сожег Господь; и из дверей скинии собрания не выходите, чтобы не умереть вам: ибо на вас елей помазания Господня" (Лев.10,6-7). Молча стоял Аарон возле трупов своих старших сынов, низко склонив свое чело пред судом Святого Духа. Тихо, как немые, два его двоюродных брата Мисаил и Елцафан вынесли трупы братьев своих из святилища за стан. Совершенно естественно было бы, если бы отец и братья углубились в страдания и траур по этому случаю. Не было ли бесчеловечно в такой ситуации требовать от них терпеливого проведения священнослужения? Естественно и разумно это могло бы показаться так, но только не возрожденному мышлению. Оно все связывает с Богом, и судит по естеству того, который есть свет и хочет быть прославлен пред всем народом.

Аарон и его сыны были священнослужителями, и елей помазания Господня был на них. И им предъявляются совершенно иные требования, нежели к народу и даже левитам. Однако, их братья, даже весь народ и весь дом Израилев, имели право оплакивать "испепеление", но Аарон и его сыновья должны были воздерживаться от всякого видимого траура. И, если бы даже их сердца обливались кровью, их наружное, видимое, должно было всегда соответствовать той святости, в которой они служили. И из дверей скинии собрания они не должны были выходить, другими словами, – их священнослужение не должно было прерываться ни на миг из-за суда, произведенного над их братьями. Немедленная смерть была бы и их участью. Требования Бога выше, чем требования природы, пред ними все должно уходить на задний план.

Действует ли Он по благодати или судит, священство (семья священнослужителей) находится пред его лицом, видит его действие и поклоняется ему.

В этом и во многом другом, выявляется большое различие в том, что исходит от Бога, а что от человека! Каждая человеческая религия делает уступки, исключения, позволяет извинения самым высоким чинам и их представителям, в определенной степени – развязанность и своеволие. Совершенно по-другому это выглядит у праведного Бога. Серьезные требования его характера Он не предъявляет никому другому, как только приближающимся к нему и находящимся в его привилегиях.

Плоть пугает такие серьезные, испытывающие сердце действия, обновленное мышление же приветствует их как единственно приемлемые и правильные.

И мы являемся священниками, такими, которые совершенно приближены к Богу и несут святую ответственность. В этом смысле между нами нет никакой разницы, все верующие являются сынами Аароновыми, священниками Бога.

Если же нас рассматривать как левитов, то существуют различия: все являются служителями, слугами, все в равной близости Бога, но не все выполняют одно и то же служение, одни носят ковчег, другим доверены доски, канаты, колья скинии.

Если же речь идет о нас как о священниках, то при всей разновидности способностей, выполнения служения и духовных познаний мы находимся на совершенно равной ступени в смысле положения нашего служения. Все являются поклоняющимися, все призваны находиться в священстве и приносить жертвы благоугодные Богу чрез Иисуса Христа.

Потому-то и наставления нашей главы имеют для всех равное серьезное значение. Всем нам, в совершенстве приближенным к Богу, не подобает углубляться в наше естественное горе, чтобы не потерять способность поклоняться, и в первую очередь тогда, когда речь идет о познании праведных путей Бога.

Нет, Бог не ожидает от нас бездушия и бесчувственности, напротив, Он хочет, чтобы мы чувствовали боль, даже плакали с плачущими. Но как священники, приближенные к Богу, и на которых излит елей помазания Господа (прообраз Святого Духа), мы должны всегда находиться вне сферы естественных влияний, так, чтобы и самое большое горе и глубокий траур не повлияли на исполнение нашего служения, как поклоняющимся Богу и находящимся вблизи его. Равно этому, не подобало приближающимся к Богу показательное отношение к трауру, возбуждение плотских чувств и употребление вина и крепких напитков.

"И сказал Господь Аарону, говоря: вина и крепких напитков не пей ты и сыны твои с тобою, когда входите в скинию собрания, чтобы не умереть. Это вечное постановление в роды ваши. Чтобы вы могли отличать священное от несвященного и нечистое от чистого, и научать сынов Израилевых всем уставам, которые изрек им Господь чрез Моисея" (Лев.10:8-11). Таким образом, все, что возбуждает плоть и находится вне согласия с духовными понятиями и убеждениями, должно быть удалено от тех, кому подобает вступать в священство. Непринужденно мы чувствуем, что "вино" и "крепкий напиток" неуместны в близости Бога.

Читатель, вероятно, подумает, что мы, говоря о вине и крепком напитке, не говорим о них в буквальном смысле (хотя христианин и по отношению к этим вещам должен быть очень внимательным), а о том, что две эти вещи представляются образно, и что в равной степени, как вино, так и крепкий напиток действует на естество человека. Кто знает, как часто уже и мы через "употребление вина" были удержаны приблизиться к Богу. Как только появляется нечто подобное, действующее на нас, мы даем волю нашим плотским наклонностям, даже ищем радость и удовлетворение в разнообразных вещах, кажущихся безобидными (неважно, что это, ведь плоть может быть занята чем угодно), мы пьем "вино и крепкий напиток". Наша способность различать поддается этому влиянию и через это мы становимся неспособными к здравому суждению.

Существуют тысячи вещей и ситуаций, способных на нас воздействовать, например, так называемые изящные искусства, как: архитектура, художество, скульптура, поэзия, музыка, пение, красноречие, не говоря уже о многих других, не имеющих ничего общего с религией вещах, которые воздействуют на нас: коммерческие дела, политика, личные развлечения и т.д.

А сколько уже названных вещей и дел связаны с религиями этого мира! Поднимающиеся к небу здания и башни, залы с прекрасными колоннами и изваяниями, превосходные картины и множество резных изделий, громкие органные звуки и захватывающее хоровое пение, прекрасные одежды и праздничные церемонии, возвышенные процессии, святые предприятия – все это "вино и крепкий напиток". Все это лишь прекрасное зрелище, ласкание слуха, удовлетворение плоти, религиозных и естественных желаний сердца, и потому для человека самое драгоценное и незаменимое.

Разве надобно говорить, что все эти вещи неуместны во священстве, потому что они совращают сознание, отвлекают взор и сердце от него, который в единственном роде достоин внимания и рассуждения.

Все, что не соответствует характеру тихой святой радости, настоящего духовного наслаждения и не развивает этот характер, несовместимо со святым присутствием Бога. Среди того, что на нас может воздействовать как "вино и крепкий напиток" мы называем и музыку, пение, красноречие. Что первых два на нас могут воздействовать одурманивающе, каждому из наших читателей ясно из примеров личной жизни. Однако почему красноречие? Можно красноречие отнести к тем вещам, против которых следует быть начеку? Само по себе красноречие безвредно. Напротив, если Аполлос в Деян.18,24 назван "мужем красноречивым", то это, конечно, не сарказм и опровержение, а признание. Но когда этот дар используется для возвышения человека, с целью воздействия на его чувства и т.п., то этот дар превращается в зло. Его воздействие может стать таким же одурманивающим, как и воздействие музыки и пения. Стали бы, например, преподносить ту же правду о Христе, его деле, его личности, так просто, без красноречия, число слушающих вскоре бы уменьшилось, ведь правда без фасадов не отвечает вкусам человека. С другой стороны, те, кто остались, имели бы глубокие, надолго остающиеся впечатления. Сердце и сознание пришли бы к действию и принесли бы плоды для вечности.

Мы уже подметили, что красноречие само по себе не может быть осужденным. И все-таки апостол Павел говорит: "И когда я приходил к вам, братия, приходил возвещать вам свидетельство Божие не в превосходстве слова или мудрости, ибо я рассудил быть у вас не знающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого. И был я у вас в немощи и в страхе и в великом трепете. И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией" (1Кор.2,1-5).

О, если бы некоторые наши евангелисты верно следовали этому примеру великого апостола; нам пришлось бы гораздо меньше жаловаться на фальшивые и неустойчивые покаяния. Конечно же, со стороны большой общественности признание этого было бы намного скупее, а это не льстит нашей душе.

Итак, от всего, что нас окружает и способно испортить здоровый "вкус" нового человека и отрицательно повлиять на духовную способность различать (пусть оно будет беззлобным и безвредным), следует сторониться и воздерживаться семье священнослужителей Бога как "вина и крепкого напитка".

Каждый из нас должен в этом смысле знать, что на него воздействует и вредит ему. Наклонности и опасности различны, однако плоть от любой из них одинаково развращается и естество становится коварным.

Не станем же обманываться тем, что мы способны наши священнослужения, будь-то в отдельности или в общении с другими, исполнять, не бодрствуя со всей серьезностью и не будучи трезвыми, не воздерживаясь от всего, что действует на нас пагубно и возбуждает наше естество. Невозможно в этот момент быть занятым тем, чему – не место в святилище Бога, делая вид, будто ничего не произошло.

Мало того, что эти факторы для человека являются препятствием для близости со святым Богом, они делают его неспособным различать святое от несвятого и чистое от нечистого (ст.10).

Подобно тому, как дерево может развиваться только в условиях здоровой почвы, света и под согревающими лучами солнца, так развиваются и способности духовного естества, силы нового человека – только с помощью соответственного питания вблизи Бога, его оживляющего и оберегающего света. В Евр.5:14 мы слышим о таких: "Твердая пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла".

Апостол Павел молится, чтобы верующие в Колоссах "исполнились познанием воли Его, во всякой премудрости и разумении духовном, чтобы поступали достойно Бога, во всем угождая Ему, принося плод во всяком деле благом и возрастая в познании Бога" (гл.1:9-10).

А филиппийцам он пишет: "И молюсь о том, чтобы любовь ваша еще более и более возрастала в познании и всяком чувстве, чтобы, познавая лучшее, вы были чисты и непреткновенны в день Христов" (гл.1:9-10). Верующих же в Риме он увещевает: "И не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная" (гл.12:2).

Таким образом, апостол предполагает, что чистое, пристойное хождение в познании и исполнении доброй и совершенной воли Бога возможно до пришествия Господа. Однако каково условие для этого? Такое тесное общение с Богом, при котором познаешь его намерения и волю, можешь различать преимущественное от менее доброго. И в этом, как и во всей христианской жизни, необходим рост. Гораздо больше требований предъявляется к зрелому во Христе, нежели к дитя. Чем больше тренируется духовное мышление посредством навыков, тем острее и яснее становится способность различать. И наоборот, чем равнодушнее мы эти навыки тренируем, тем больше исчезает свет и происходит отупение духовных способностей. Почему мы так часто сомневаемся каким путем идти, какие шаги нам делать и какое решение принимать? В большинстве случаев причина не в недостатке путеводителей и предписаний со стороны Бога, а в недостатке нашей трезвости мышлений и духовного суждения.

Если бы мы в присутствии Бога и в общении с ним в священстве научились лучше различать святое от несвятого, нам было бы не так трудно чистое отличать от нечистого. Но потому, что первого в нас так недостает, второе создает нам большие проблемы.

Мы не можем сказать: "Мы живем еще во плоти, так оно и есть, все мы блуждаем". Это бы означало оправдывать наш грех, по крайней мере, нашу нерешительность и нетрезвость, а от этого сохрани нас Бог в благодати своей! Не имеем мы право искать прикрытия и в повседневных наших трудностях и искушениях. Потому что: "Вас постигло искушение не иное, как человеческое, и верен Бог, Который не допустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так, чтобы вы могли перенести" (1Кор.10:13). Если христианин, находясь под благодатью и вблизи Бога, принимает увещевания об опасности действия плоти, он будет делать уверенные шаги и станет благословенным свидетельством для других. Однако, как больно, если эти поучения человек должен получить на пути серьезных заблуждений и извращений! В этом заключается секрет жизни во святости для многих христиан. Речь здесь не идет об успехе на какой-либо ступени, помыслах только о себе, своей святости, своем личном прогрессе, как это часто можно услышать. Ведь святость, которой мы должны стать причастны, является святостью Бога (Евр.12:10). Секрет здесь очень простой: верующий должен жить в тесном общении с Богом. В этом и следует искать истинную силу его хождения. Чем теснее это общение, тем меньше будет проявляться слабость его плоти. Как уже было сказано, человек познает свою плоть в присутствии Бога, а не в присутствии сатаны. И поступая так, он все яснее познает благодать Бога, противопоставленную плоти, и идет свой путь, черпая силу у Бога, вместо того, чтобы кичиться собственным опытом и оправдываться своей слабостью. Обособляясь от всего того, что возбуждает плоть, он в сознательном общении с Богом учится познавать его святые намерения, отличать святое от несвятого, чистое от нечистого.

Сам познавший все это, он способен тогда научать других и может им со всей решительностью указать: вот так рассуждает Господь по отношению того или иного, как написано здесь в Лев.10:10-11: "Чтобы вы могли отличать священное от несвященного и нечистое от чистого, и научать сынов Израилевых всем уставам, которые изрек им Господь чрез Моисея". Или в Мал.2:7 сказано: "Ибо уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст его, потому что он вестник Господа Саваофа".

Дорогой верующий читатель, обратим же внимание на серьезное увещевание Бога в адрес Аарона и его сынов: "Дабы вина и крепких напитков не пили, входя в скинию собрания". Обратим внимание также на дополнение: "Это вечное постановление в роды ваши".

4. Употребление жертвенного

"И сказал Моисей Аарону и Елеазару и Ифамару, оставшимся сынам его: возьмите приношение хлебное, оставшееся от жертв Господних, и ешьте его пресное у жертвенника; ибо великая святыня. И ешьте его на святом месте; ибо это участок твой и участок сынов твоих из жертв Господних, так мне повелено от Господа. И грудь потрясания и плечо возношения ешьте на чистом месте, ты и сыновья твои и дочери твои с тобою; ибо это дано в участок тебе и в участок сынам твоим из мирных жертв сынов Израилевых. Плечо возношения и грудь потрясания должны они приносить с жертвами тука, потрясая пред лицом Господним; и да будет это вечным участком тебе и сыновьям твоим с тобою, как повелел Господь" (Лев.10:12-15).

Семья священнослужителей была призвана есть жертвы "как участники жертвенника" (1Кор.10:18). Она (семья) не только приносила жертвы, но и ела их. Если же в этой жертве участвовал Бог, то первосвященник, его сыновья, во время мирной жертвы, и его дочери и жертвующий, не выходили оттуда пустыми.

Точно также это происходит и с нами. "Мы имеем жертвенник, от которого не имеют права питаться служащие скинии" (Евр.13:10). Есть? Да, есть жертву, – мы питаемся от Христа распятого. Мы едим его плоть, пьем его кровь (Ис.6). С этой целью нам подарен Христос. Как и в ветхом завете, Бог и приносящий жертву – оба участвовали в жертвоприношении. Бог и сегодня имеет часть в том же – Христос, от Которого мы питаемся.

А здесь есть пункт, который часто непонятен детям Бога. Им кажется слишком высокопарным быть призванными Богом и иметь часть с ним в его трапезе. И в самом деле, это очень возвышенно, невообразимо велико, однако не возвышеннее нашего Бога. Да, если мы хорошо над этим задумаемся, оно не может быть иначе. Новая жизнь, которую они получили, нуждается в поддержке и в питании.

Подобно, как отвлеченное богатство не может содержать мою жизнь: мне необходимо питание; недостаточно и для духовной жизни, чтобы Христос был моей жизнью только в настоящем; я им владел – и Он должен быть моей повседневной пищей.

Я должен от него питаться, и слово мне говорит, что Он дан мне для этого. Он является не только частью Бога, но и нашим достоянием.

Какая драгоценная мысль! "У нас есть общение с Отцом и Его Сыном Иисусом Христом".

"И возьмет священник из сей жертвы часть в память, и сожжет на жертвеннике. И принесет он из мирной жертвы в жертву Господу тук, покрывающий внутренности, и весь тук, который на внутренностях, и обе почки и тук, который на стегнах, и сальник, который на печени, с почками он отделит это" (Лев.2 и 3).

Таким образом, первым свою часть жертвы получал Бог, а потом священник и его семья вместе с приносящими жертву ели эту жертву. Было невозможно отделить друг от друга – Бога от приближающихся к нему. То же самое происходит и сегодня. Я не могу отделиться от Бога и его радости во Христе, да и от семейства Бога, которое имеет вместе со мной часть во Христе. Это характерно для каждого акта поклонения. Оно включает в себя Бога, Христа, также и все семейство Аароново – это значит церковь. Это общее торжество, если оно правдиво и не фальшиво. Так молится Апостол и о церкви в Ефесе: "Чтобы вы укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что широта и долгота, и глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею" (гл.3:18-19).

Как я могу говорить о всех святых, когда я некоторых из них исключаю. Я не могу отделиться от них без того, чтобы умалить свое сознание о полноте любви Бога Отца. Однако сколько недостатков у нас в этом отношении! Как мало способны наши бедные сердца уразуметь намерения Бога!

Однако рассудим еще немного над этими двумя видами жертвоприношений, которые здесь названы: приношение хлебное и жертва мирная. О жертве всесожжения мы уже говорили вначале, как о прообразе полного посвящения и отдаче самопожертвования Христа Богу в его смерти примирения на кресте. Хлебное приношение не было кровавой жертвой, речь здесь не шла о примирении грехов и прощении, соделанном посредством принесения в жертву святой жизни, а о самой жизни, посвященной Богу полностью. Эта жизнь есть Христос, воплощенный в человеке на этой земле. Она, эта жизнь, есть тесто из мельчайшей муки, помазанное маслом и приправленное драгоценным елеем благоухания.

В этой чистейшей муке мы прообразно узнаем человечность Христа, в елее – силу Святого Духа, а в приятном запахе – благоухание Христово, поднимающееся от жертвенника как фимиам любви во славу Бога.

Хлебное приношение могло быть сделано в форме печеного в печке или пирога на сковороде, как лепешка, или в своем первоначальном состоянии – в виде муки. Было исключено употребление как закваски, как образа распространения злого, так и меда – прообраза естества сладкого и приятного.

Причину того, что нельзя приносить Богу в жертву закваску, можно легко понять, однако почему нельзя жертвовать мед? – Как может быть благоугодно Богу то, что приносит удовлетворение нашему естеству в этом греховном мире? Естественная любовь, какую бы важную роль она не играла на своем месте, не может быть принесена в жертву. Так оно выглядит по отношению ко всем прекрасным свойствам и выражениям человеческой натуры, все оно – ничто пред Богом.

Уместно в связи с этим вспомнить одно событие из жизни нашего Господа, которое как раз по этому вопросу часто неверно трактуется. Речь идет здесь о его ответе своей матери, когда та сказала, что кончилось вино. Его ответ: "Что Мне и тебе, жено?" – был самым выразительным доказательством того, что во Христе отсутствовало это естественное отвлеченное достоинство жизни. Он пришел, чтобы исполнить волю пославшего его. Будучи ребенком, Он был послушен Иосифу и Марии, когда же Он приступил к своему служению, исполнение просьбы его матери было подобно смешению меда с "хлебным приношением". Он не пришел для того, чтобы доказать отвлеченное достоинство своей жизни и отчитываться за это, но во всем и во все времена исполнять волю Бога. Там не было ни закваски, ни меда, там была "соль завета", без которой не могло быть приношения хлебного (ср. Лев.2:13).

Итак, в приношении хлебном мы видим человека Иисуса Христа в его совершенной человеческой натуре, без закваски, без греха, приправленной маслом, рожденной от Святого Духа, получившей помазание Святого Духа и приправленной фимиамом благоухания его совершенства на всех его путях. Этот фимиам, вместе с "частью в память", сжигался полностью на жертвеннике, все остальное было для Аарона и его сыновей "самое святое", которое должно было быть съедено им на святом месте рядом с жертвенником. В то время, как благоухание фимиама поднималось к Богу, священники съедали остатки жертвы.

Приношение хлебное, как мы это видели, могло жертвоваться в различных состояниях, но всегда эта жертва была связана с огнем, прообразом суда. Оно относилось, как и мирная жертва и жертва всесожжения, к жертвам "воскурения приятного благоухания Господу". Все, что приносилось в жертву приятного благоухания Богу, было проверено огнем и не могло быть несовершенным.

А наш возвеличенный Господь был на всем своем пути, до самого креста, испытан самыми изощренными методами, но во всем, даже в самых незначительных ситуациях, Он остался совершенным. Все жарче и жарче становились испытания, чем ближе подходил Он к концу своего свидетельства и служения на этой земле. Однако, каков был результат? Что выявил огонь? Ничего, кроме, совершенной справедливости и незапятнанной чистоты, ничего, кроме благородства, любви и послушания, доверия и отдачи себя – одним словом, все качества совершенного, зависимого, послушного, безгрешного человека, рожденного от Духа Святого, имеющего помазание Духа Святого.

Во всех ситуациях своего пути здесь на земле Он действовал и говорил в силе Святого Духа, и его стимул, мысли и внутренние чувствования были приятным благоуханием нескончаемой благодати.

И от этого Иисуса мы должны питаться! Разве можно еще удивляться, что это должно происходить только на святом месте, в присутствии Бога, "рядом с жертвенником", и что это самое святое жертвоприношение предусмотрено только для Аарона и его сынов, священников, определено на вечные времена жертвоприношения Господу (ср. Лев.6:11).

Дорогой верующий читатель, задумывался ли ты над этим, и познал ли ты суть употребления хлебного приношения на святом месте? Ты являешься священником Бога, членом семейства священнослужителей, призванным в общение с Отцом и Сыном. И для тебя предназначена эта пища. Бог хочет, чтобы ты употреблял ее в общении с ним, без закваски, на святом месте. Это может происходить только в полном обособлении от всего несвятого, под руководством и влиянием Святого Духа.

Трезвость и богобоязненное бодрствование, взаимосвязанные со святым усердием, чтобы вникнуть во все глубины и высоты прекрасной жизни, являются неопровержимыми условиями для этой части священнослужения. И где эти факторы присущи делу, следует богатое вознаграждение и добыча. При этом познаешь частицу захватывающей красоты, святой, посвященной Богу жизни, чистоты и любвеобильной прелести человека Иисуса Христа, Сына Бога.

Это можно сравнить с ситуацией невесты из книги Песни Песней, которая восклицает: "...имя твое, как разлитое миро", и как сыны Кореевы поют: "Ты прекраснее сынов человеческих, благодать излилась из уст Твоих" (Песн.1:3; Пс.45:2).

А что остается сказать о тех людях, число которых в наши дни ужасающе увеличивается, которые живут без веры во Христа, без сознания своей греховности и необходимости своего спасения. Они, не задумываясь о величии и прославлении Бога, берутся за исследование жизни Христа, чтобы перенять что-либо для подражания, с другой стороны – спотыкаются о его человеческую "слабость" и "несовершенство".

К сожалению, эти люди еще никогда не были рядом с алтарем, еще не осознали, что то, о чем они думали верно рассуждать – самое святое, к чему можно приближаться только с великим благоговением, "сняв обувь". Они никогда еще не были на этом "святом месте" в присутствии Бога. Ведь можно сказать, что жертву они едят с закваской, на несвятом месте. Какой серьезной будет расплата за это! Ревностно бодрствует Бог над славой Сына своего и его святым именем.

"И грудь потрясания и плечо возношения ешьте на чистом месте, ты и сыновья твои и дочери с тобою, ибо это дано в участок тебе, и в участок сынам твоим из мирных жертв сынов Израилевых" (ст.14).

Мирная жертва, или благодарственная жертва, так же, как и жертва всесожжения и приношение хлебное, относится к рангу, как сказано в Лев.3:11 и 16: "Священник сожжет это на жертвеннике; это пища огня – жертва Господу". "И сожжет их священник на жертвеннике; это пища огня – приятное благоухание Господу". Потому что в них (этих жертвах) в глубочайшем смысле выражено поклонение.

Семье священника и приносящим жертву Бог дал тоже свою часть. Она связывала всех, принимающих в ней участие, Бога и людей, в общей радости, и, что касается людей, – в славословии и благодарении.

Мирная жертва, таким образом, в особом смысле символизирует и вводит общение общего торжества. Что эта жертва по своему значению и святому обособлению не приравнивается приношению хлебному, свидетельствует сама ситуация, что следовало ее есть на чистом месте, что участвовали в ней и дочери Аароновы (символ слабых). Заслуживает же внимания в мирной жертве то, что она была приятна Богу без всяких условностей. Как уже было сказано, называется эта жертва: "благоухание, приятное Господу", – это значит нечто такое, в чем Он, святой, находил свое удовлетворение.

В своей благодати Он дал нам право участия в ней, хотя осуществление служения с нашей стороны всегда будет в слабости и несовершенстве. При мирной жертве речь идет уже не о вопросе греха. Этот вопрос считается уже решенным и упорядоченным через добровольную и полноценную жертву Христа.

"И обе почки и тук, который на них, который на стегнах, и сальник, который на печени, священник сожжет это на жертвеннике".

Подобно этому мы приближается к Богу, так сказать, во Христе, и питаемся от него, который приятен Богу во всем. Все внутренности животного, принесенного в жертву, иначе говоря, все, что во Христе есть, приносилось на жертвеннике пред Богом. Кровью следовало покропить пред завесою святилища, а сальник, самое лучшее и ценное, т.е. внутренняя сила, отдача (по чему судилось о состоянии животного), сжигалось на жертвеннике. Каждая мысль, каждое стимулирование, каждое действие Христа становилось фактором прославления Отца. "Тук сожжет священник на жертвеннике, а грудь принадлежит Аарону и сынам его. И правое плечо, как возношение, из мирных жертв ваших отдавайте священнику. Ибо я беру от сынов Израилевых из мирных жертв их грудь потрясания и плечо возношения" (Лев.7:31,32,34).

Итак, каждый получал свою часть. Это был всеобщий праздник радости. Вместе с Богом все ели от этой жертвы. Не все получали те же самые части, не все могли наслаждаться в одинаковой мере, там была кровь, сальник, грудная, бедренная части, там были сыны и дочери из семьи священника и, наконец, жертвующие и приглашенные, но всех объединяло одно чувство и единое мышление.

Таким образом, в мирной жертве символизировался совершенный союз между Богом, Христом и молящимися. Да, она раскрывает нам, что значит настоящее поклонение, при котором всех объединяет любовь, сердце готово объять всех святых.

Обратим внимание, что при поклонении, в конечном итоге, речь идет не об освобождении от греха (хотя, само собой разумеется, поклонение основано только на деле примирения наших грехов). Да, мы собираемся для того, чтобы обрести нашу радость в том, в чем находит свою радость Бог, да, свою совершенную радость.

Как прекрасна картина такого общего торжества пред входом в скинию собрания в те древние времена! И насколько прекраснее сегодняшняя картина, когда верующие с Иисусом, "Сыном дома Отца", собраны пред лицом Отца, принимают с свое общение всех, принадлежащих к семье и народу Бога и желающих принимать участие в этой радости.

Наверное, вы задали бы вопрос: "Разве не все собрания верующих должны собираться таким образом, чтобы способствовать исполнению слова Господа?"

"Посреди церкви воспевать Тебя!" Но это лишь признак того поклонения святых, которое будет в вечности. О, если бы верующие желали больше понять, что значит поклонение, настоящее богослужение по намерению и желанию Бога!

Мы уже говорили, как мало верующих, в общей сложности, понимают, что они призваны находиться за одной трапезой с Богом и питаться тем же, чем питается Он. Стоит, однако же, на мгновение нам об этом задуматься, и мы поймем, что речь при поклонении идет не о моих грехах, но о драгоценности Христа. Мы говорим с Богом о его возлюбленном Сыне, мы общаемся и имеем связь с Ним, ради него. Мы "едим" его, в которого мы верим, и который умер за нас. И делая это, мы приобретаем драгоценный опыт того, как жить тем, что услаждает само сердце Бога и дает силу. Дух радуется в том, в чем радуется сам Бог; приносящий жертву, приближается к Богу и имеет связь с Богом.

Итак, поклонение – это не просто молитва. Когда я молюсь, я приближаюсь к Богу, чтобы сказать ему о своих нуждах. И потому-то молитва в том смысле может сопровождать поклонение, что при рассуждении о моем Господе я невольно взываю к нему: "О, чтобы я мог быть похожим на Него!", – или при мысли о раздробленности детей Бога, – "Дай, Боже, чтобы все пришли к познанию истины!" И все же молитва отличается по существу от поклонения. Я молюсь о том, в чем я нуждаюсь, я совершаю поклонение за то, что мне подарено, мне дано. Бог радуется тому, что Он нашел во Христе, конечно же, в совершенстве, в только ему присущей, для меня недосягаемой форме. Однако, я приближаюсь к нему чрез Христа и осознаю, что нахожусь с ним на одном и том же пути (хотя осознаю и свою постоянную слабость), думаю и чувствую, как Он.

Разве это что-то обычное, дорогой читатель? Знаешь ли ты о таком поклонении, о еде мирной жертвы, хлеба Бога, как лично, так и в общении с народом Бога? Если нет, то пусть Бог возбудит в твоем сердце этот серьезный вопрос, чтобы задуматься над ним. Твоя потеря неисчислима. Но более того, Бог не может в твоей жизни вступить в свои права. Он желает видеть тебя пред собой и дать тебе часть того, что является самым драгоценным для его сердца, а ты не следуешь его призыву.

Предпосылкой поклонения, истинного поклонения может быть добрая совесть; все, принимающие в нем участие, не могут уже больше иметь никакого сознания греха. И пока вопрос "принят ли я Богом?" для меня еще не решен, невозможно мне со счастливым сердцем принимать участие в поклонении. Для истинного поклоняющегося вопрос греха решен один раз и навсегда. Это не значит, что поклоняющиеся не грешат и не влекут на себя наказание. Однако, вопрос обвинения его в грехе решен навсегда. Бог "не вспоминает его грехов".

Приступая пред Богом, он делает это в сознании того, что прославленный Сын Бога понес его грехи сам на древе, и что он теперь может в нем быть принят Богом. Когда-то Авель принес в жертву от первородных стада своего и от тука их. И Господь призрел на Авеля и на дар его.

Сегодня же поклоняющийся приходит к Богу и приносит пред ним Иисуса, питается от него, который является и питанием Бога. А какая разница между христианством и иудаизмом? Иудей никогда не имел права войти во святилище, христианин же имеет всегда радость войти во святилище чрез кровь Иисуса. Приходит Он с пустыми руками? Нет, он приближается к Богу, представляя пред лицо Бога Христа, в котором Отец имеет большую радость и наслаждение.

Эту часть нашего рассуждения мы не можем закончить, пока не обратим внимания на еще один важный пункт по отношению к мирной жертве. В законе об этом жертвоприношении в Лев.7:13 сказано: "Кроме лепешек, пусть он приносит в приношение свое квасный хлеб, при мирной жертве благодарной!" Как известно, закваска в священном писании дается всегда как символ злого и греха. Почему это к мирной жертве следовало добавлять квасный хлеб? А потому, что жертвующий включен в происходящее, и в нем есть грех. Мы не можем сказать, что мы безгрешны, как Христос. Напротив тому, мы приближаемся к Богу в сознании нашего несовершенства и недостаточности, но также с тем, через кого мы стали благоприятны пред ним. Грех – в нас, и в этом мы ничего не можем изменить. Однако, мы в ответе за то, чтобы он (грех) не осуществился в действительности.

"Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас" (1Иоан.1,8). Мы получили прощение грехов наших, за грех нет оправдания. Но "Бог послал Сына Своего в подобии плоти греховной в жертву за грех и осудил грех во плоти" (Рим.8:3).

Таким образом, мысль о наличии в нас греха не может нам помешать, потому что мы знаем, что Бог осудил грех, когда умер за нас Христос. Мы не можем сказать, что в нас нет греха, но мы можем сказать: мы "умерли во Христе" и "мы уже не во плоти".

Таким образом, мы приближаемся к Богу, не отрицая, что в нас нет закваски, а напротив, в полном сознании этой действительности. Однако, благодарение Богу, что мы ему приносим не наше личное. Оно не может быть приятным благоуханием для Бога, поэтому мы приносим Христа. Итак, мы имеем право забыть о самих себе, о состоянии нашего естества, потому что Бог произвел суд над всем этим, чтобы прийти и без закваски праздновать это торжество. "И козла жертвы за грех искал Моисей, и вот, он сожжен. И разгневался на Елеазара и Ифамара, оставшихся сынов Аароновых, и сказал: почему вы не ели жертвы за грех на святом месте? Ибо она святыня великая, и она дана вам, чтобы снимать грехи с общества и очищать их пред Господом. Вот, кровь ее не внесена внутрь святилища, а вы должны были есть ее на святом месте, как поведено мне. Аарон сказал Моисею: вот, сегодня принесли они жертву свою за грех и всесожжение свое пред Господом, и это случилось со мною; если я сегодня съем жертву за грех, будет ли это угодно Господу? И услышал Моисей и одобрил сие" (ст.16-20).

Так заканчивается повествование о захватывающем событии этого первого дня священнослужения в Израиле. Сначала и до конца – ошибки, гнев и траур! Мы читаем его и закрываем рот руками. Нам не дано осуждать и судить, лишь только покориться и учиться. Наш взор совершенно отвлекается от человека и его несовершенства к нему, великому священнику своего дома, в котором мы видим совершенство и потому находим благодатный покой!

Жертвы за грех, как известно, классифицировались особо, в отличие от других. Жертвы "благоприятного благоухания" были добровольными жертвами, при которых приносящий жертву, подобно поклоняющемуся, сливался воедино с драгоценностями и приятным курением жертвы.

Жертва за грех и жертва повинности были обязательными, их следовало приносить за грех народа или за вину отдельного человека. Приносящий жертву представал пред Богом не как поклоняющийся, а как грешник, нечистый и виновный.

Несмотря на то, что через возложение рук приносивший в жертву сливался в жертвой, это слияние происходило в обратном порядке, невинность жертвы переносилась на него, а вина и проклятие – ложились на жертвенное животное, которое несло эти последствия.

Существовало несколько видов жертвы за грех: такие, кровь которых для примирения вносилась во святилище; такие, которые потом сжигались вне стана и такие, кровь которых кропилась на жертвенник и выливалась у его подножия, – последние должны были быть съедены священником на святом месте, в первой скинии собрания. Закон об этом гласил так: "Все потомки Аароновы мужеского пола могут есть ее". Это были жертвы различного характера за провинности отдельных или всего народа.

Живущий среди своего народа святой Бог не мог смотреть на грех и нечистоту. И потому-то ежегодно, в великий день примирения, было необходимо закладывать основание для пребывания в скинии собрания посреди народа. И ежедневно должна была литься кровь за определенные преступления и грехи. "И всякий священник ежедневно стоит в служении и многократно приносит одни и те же жертвы" (Евр.10:11).

Закон имел тень будущих благ, а не самый образ вещей. В Иисусе же мы находим осуществление этой тени. Он взял на себя нашу проблему, на него легли все наши грехи. Он их понес и удалил раз и навсегда. На основании этого поклоняющийся, как это было видно при мирной жертве, может приближаться к Богу с миром и питаться от Христа. Однако в то время, как вера познает эту драгоценную действительность и радуется в этом, мы на этом пути познаем, что в нас живет грех. Мы ошибаемся часто, и чаще всего неосознанно, вследствие нашей духовной слепоты сердец. И теперь осознаем, какую благодатную заботу проявил Господь на нашем пути по поводу этих ошибок. Священник, принесший жертву за грех, должен был ее и есть. Другими словами: священник принимал участие в жертве за грех и показал прообразно, что Иисус "слился" с грехом, который нарушил наше общение с Богом. Это Он совершил навсегда, когда Он вознес нашу вину на крест и был соделан грехом за нас. Таким образом, была подготовлена благословенная почва для восстановления и общения.

Однако, не только священник, приносящий жертву, но и священнослужители мужского пола должны были есть жертву за грех. Вся семья священнослужителя (за исключением дочерей) должна была участвовать в этом служении.

Говоря другими словами: мы призваны, в определенном смысле, нести грехи и боль наших братьев, разумеется, не в духе примирения – это может только Христос. Его кровь внесена во святилище, однако так, что мы можем рассуждать об участии в этой жертве.

Конечно же, может быть, что мы ошибаемся в этом больше, чем в других вопросах. Мы не хотим как Надав и Авиуд приносить пред Господом чуждый огонь, но мы делаем упущение, если не едим жертву за грех на святом месте, как Елеазар и Ифамар.

Однако, как следует это понимать? При рассуждении о мирной жертве мы видим, каким единодушным был народ Бога: радость, славословие, благодарение и поклонение – все общее, и эта связь чувствительна. И вот, похожее мы находим при рассуждении о жертве за грех.

Если брат или сестра грешат, то я не могу сказать, что это меня не касается, какое мне до этого дело. Как поступил при этом Даниил? Говорил он: "Израиль согрешил"? Нет, будучи сам безвинным, он полностью слился с народом и молился: "Согрешили мы, поступали беззаконно, действовали нечестиво, упорствовали и отступили от заповедей Твоих и повелений Твоих, ... у нас на лицах стыд... потому, что мы согрешили пред Тобою". Это наше место. К этому мы и призваны. Разумеется, этому призванию мы можем только тогда соответствовать, когда мы находим общение с Богом и в сознательном хождении пред ним исполняем свои обязанности, порученные нам. Так оно будет всегда. Только непорочный муж мог водой очищения окропить нечистого (Числ.19:18-19), только священник, занимающий свое место и служащий Богу в святости и верности, может есть жертву за грех. Не забудем, что это – великая святыня и должна быть съедаема на святом месте. Великий прообраз этой стороны священнослужения, т.е. увещевания в сочувствии и любви по поводу согрешений наших единоверцев, мы находим в Иоан.13, где Господь по окончании своего служения говорит: "Итак, если я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу". Если в каком-либо верующем обнаружится грех, мы должны быть готовы и даже стремиться предпринять это омовение. Но, как уже было сказано, это невозможно. Мы абсолютно непригодны для этого служения, если мы не находимся в святой близости Бога и духовно не готовы взять на себя весь груз грехов и ошибок тех, кого мы хотим привести к сознанию. Не стану напоминать, что не может быть и речи о том, чтобы мы со своей стороны брали на себя эти грехи в смысле примиренческой функции. Эту жертву за грех мог принять на себя только один, наш великий первосвященник. Омовение ног не есть акт примирения. Однако, как отстаем мы и в этой части священнослужения! Если я действительно в практической жизни нахожусь там, где должно находиться, вижу грех своего брата и падаю на колени, чтобы молиться, я невольно вспоминаю, что он со Христом взаимосвязан, одежда Христа, если можно так выразиться, запачкана, слава Христа унижена, имя его обесславлено, радость во Христе нарушена – все это в этом смысле испорчено, исчезло благоухание общения. Это нечто ужасное – видеть, как святые Бога могут обесславить Христа. И если я действительно это чувствую, то эта боль и унижение будут тяжестью в моем сердце, как будто этот грех совершил я сам. Равно будут и мои чувства углубляться в той же степени, как я в личной святой обособленности от всего злого приближаюсь к Богу и учусь у того, кто подал мне совершенный пример служения любви. Любовь идет именно туда, где находится грешник, и его грех становится для любящего сердца поводом сострадания грешнику и причиной молить Бога о благодати за виновного.

Часто приводится по этому случаю пример о матери, ребенок которой находится в телесных страданиях. Она видит, как маленькое тело содрогается в болях, она слышит захватывающие душу вопли, и хотя у нее самой нет болей, она в любви и сострадании своего материнского сердца страдает более, чем ребенок.

Подобное должно происходить и с нами. И мы должны это глубоко чувствовать, когда мы видим, как другие верующие страдают под влиянием жестокого лжеучения или недостойного хождения. Конечно же, Христос вознес все на крест. Но разве не должны мы стать с ним едины в том, что мы в определенной степени несем боль этого греха, т.е. "едим жертву за грех"?

Моисей строго упрекает Елеазара и Ифамара за то, что они не следовали заповедям Бога. Но тут вступается за своих сыновей Аарон и берет всю вину на себя. Так или иначе окруженный слабостями, он должен был вспомнить об ужасной смерти двух своих старших сыновей, и, вследствие этого, о своих ошибках, однако, он является для нас прообразом великого первосвященника. Христос заступается за нас. Он становится ответственным за все. Но какая утрата постигает Елеазара и Ифамара в тот памятный день! Они имели бы это преимущество: "есть жертву за грех", как это преимущество имеем и мы. Им было дано "нести прегрешения общины", так и нам это дано. В избытке своей бесконечной благодати Бог нас не только благословляет, но и использует нас, мы можем быть тружениками под его благословенным руководством. Так, Павел мог "сеять", Аполлос "поливать", а Бог давал возрастание. Бог есть тот, кто все делает и радуется, когда уверует один человек. Тот, кто мог этого человека привести к Иисусу, разве не радуется? "Ибо вы слава наша и радость", – пишет Павел фессалоникийцам. Павел не был их освободителем, но он наслаждался радостью, которую вкушает любовь, служащая другим.

Но наше служение заключается не только в проповеди евангелия погибающим грешникам, – это служение посланника или апостола. Существуют еще другие виды служения: священника, учителя, назидателя и увещевателя, и как раз эти-то стороны служения попадают в круг наших рассуждений здесь. Молитва за согрешившего брата – священнослужение любви, причем молящееся сердце приносит этот чужой грех пред Господом как свой собственный. Как раз в этой ситуации заблуждение нашего брата является поводом для проявления любви к нему в практической жизни, и тогда исполняется слово: "Любовь покрывает множество грехов" (1Петр.4:8 и ср. Иак.5:19-20). Вместо того, чтобы грех попал под суд, Бог по Своей доброй воле удаляет и покрывает его.

Многие верующие почти не имеют понятия об этом служении любви, другие доверчивые души несут это служение в верности, не отдавая себе отчета в этом. Но увы! Совсем немногие несут это служение трезво и с ревностной любовью. Да, много, очень много недостатков у нас в этом служении в прошлом. Как часто оказывалось противоположное. Это сказано к нашему стыду. Разве мы не судили наших братьев по строгой букве закона, с хладнокровием "ломали над ними жезл", вместо того, чтобы в присутствии Бога "во священстве" с любовью взять их грех на себя?

Ежедневные испытания жизни, траур и страдания не должны нам помешать в такой форме священнослужения предстать пред Господом. Обычно эти испытания нами так овладевают, что мы уже не видим и не слышим, что делается с нашим братом. Конечно же, Господь сочувствует нам и понимает наши слабости, однако, нам никогда не следовало бы прикрываться ими. С другой стороны, мы должны быть внимательными, чтобы не увлекаться радостями плотскими, "вином и крепкими напитками", которые встают преградой на нашем пути. И они становятся опасными ловушками. Употребление жертвы за грех есть нечто, чего пугается наше естество, причем оно не отдает себе в этом отчета.

Она (жертва) требовала самоотреченной любви, а мы живем в век, когда самолюбие и тщеславие занимает особое место в жизни. Как мало мы скорбим по поводу упущений нашего дорогого брата, дорогой сестры, не воспринимая их грех как собственный.

Мы слышим о нем (грехе), вздыхаем по нему, но мы не становимся под эту тяжесть вместе с Богом, не воспринимаем это горе со всей серьезностью.

Дорогой читатель! Знакомо ли тебе это заступничество за твоих единоверцев в благодати и низком поклонении, это борение в мольбе любящего сердца, которое готово броситься в прорыв за другого?

Неправда ли, в этом нам многого не достает?

Дай, Господь, нам всем это осознать и почувствовать, – осуществить взаимосвязь и единство верующих в тесной связи с ним! Это бы нас побудило чаще на основании ходатайства заступаться в любви и преданности друг за друга!

Богу хвала за то, что наш великий первосвященник всегда заступается за нас, и что его голос всегда бывает услышан, как нам прообразно говорит наша история.

Моисей, через которого даны заповеди, он же одновременно и представитель требований Бога, был утешен словами Аарона: "И услышал Моисей и одобрил" (ст.20). Так и наш Бог успокаивается, когда Он слышит голос "нашего Аарона". И это дает честному сердцу ободрение и надежду. Но сохрани нас, Бог, от того, чтобы сознание этого у нас оказалось поверхностным или давало повод к легкомыслию по отношению к согрешениям наших братьев.