Один хлеб, одно тело

(1925 год издания)

"Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба" (1Кор.10:17)

Это место из писания всем очень известно, часто цитируется, кажется очень просто понятным, однако часто по-разному понимается.

Следует, между прочим, сказать, что разное понимание имеет свое основание в неточном переводе второй части этого предложения. Заимствованное из перевода Лютера выражение: "мы все причащаемся от одного хлеба" не соответствует греческому тексту, где сказано: "мы все едим от одного хлеба".

То, что апостол хочет сказать верующим Коринфа что-то особо важное, вытекает из следующих слов: "Я говорю вам как рассудительным; сами рассудите о том, что говорю". Пусть в этих словах и слышится осторожный упрек самоуверенным в своих познаниях коринфянам, но эти слова, однако же, доказывают, что апостол старается дать им информацию чрезвычайно широкого аспекта. Так оно и есть на самом деле.

Самонадеянность всегда была источником опасности. "Посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть" (ст.12). Рассуждая так, что идол и ему принесенное в жертву "ничего не значит", "умные" коринфяне считали, что им предоставлена свобода есть идоложертвенное, а также принимать участие в самой трапезе идолослужения (гл.8:10). Но апостол их торжественно предупреждает: "Берегитесь идолослужения!" Недостаточно того, чтобы самому воздерживаться от идолослужения – приношения жертвы идолам, но следует и избегать всякого общения с теми, кто это делает, всякого прикосновения ко злому, каждую ситуацию искушения.

Эта мысль приводит озабоченного апостола к воспоминанию о впечатляющем общении, в котором находится верующий и которое находит свое выражение в праздновании вечери Господа.

При этом он говорит: "Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение тела Христова?" (ст.16)

Кровь Христа текла за нас, тело Христа было принесено за нас в жертву, и все соединено в одно целое.

Осознаем ли мы, что этот факт находит свое выражение в том, что мы пьем вино – символ его крови, и едим хлеб – символ его тела. Эта мысль настолько проста и ясна, насколько она и нежна.

Неужто мы не желаем от всего сердца возблагодарить Господа за данную нам возможность, при которой, мы можем не только вспомнить об этой действительности, но и подтвердить это, пусть и внешним, но торжественным актом? Что мы посредством этого акта возвещаем смерть Господа, является вторым особо важным фактором. Однако об этом апостол в этих стихах не говорит. Здесь основной мыслью явлется общение – общение посредством крови и тела Христа, параллельно общению друг с другом. Согласно Иоан.6:53, лично каждый верующий ел плоть сына человека и пил кровь его посредством того, что он поверил в распятого. Иначе в нем самом не было бы жизни. Теперь же мы вместе благословляем чашу и преломляем, разумеется, с благодарением, хлеб.

На первый план апостол выставляет чашу, и, наверное, потому, что кровь Христа, будучи основой, на которой зиждется наше спасение, имеет глубокое значение и возбуждает наше сердце. Однако, и для того, чтобы свое последующее учение о теле связать непосредственно с понятием "хлеб": "Один хлеб, и мы многие одно тело". Таким образом, апостол напоминает коринфянам об этом символе христианского общения, чтобы наглядно сравнить и объяснить разницу между мирной жертвой Израиля и жертвоприношением язычников. Во всех трех случаях речь идет об общении. Как это выразил некий признанный автор: "Принимающий участие в трапезе находится во взаимосвязи с тем, что находится на столе". Поклоняющиеся иудеи вступали в общение с жертвенником или трапезой посредством того, что они ели жертвенное со стола Господа, на котором жертвовались "хлеб" или "пища" Господа (ср. Лев.3:11; 21:6; Иез.41:22; 44:7,16; Мал.1:7,12).

Также это делается у язычников. Посредством еды идоложервенного они выражали свою взаимосвазь с идолами, которым они приносили эти жертвы. А за этими идолами (изображениями) скрывались злые духи (ср. Лев.17:7; Втор.23:17; Пс.105:37,38). Жертвенник язычников потому апостол и назвал трапезой бесовской, а вино, приносимое в жертву, чашей бесовской. Это подобно тому, как неверные иудеи (см. Ис.65:11) "оставили Господа, забыли святую гору Его, приготовляли трапезу для Гада и растворяли полную чашу для Мени". Потому, наверное, нам и понятно возмущение апостола при мысли, что коринфяне, с одной стороны, участвуют в трапезе Господа, а с другой стороны, спокойно едят идоложертвенное в языческом храме. Его предупредительные высказывания "... но я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами..." и "не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую ...", – показывают нам глубокое значение этих действий и серьезность апостола (ст.20-21, гл.10).

Или коринфяне в самом деле хотели раздражать Господа, как это сделали в свое время израильтяне, когда они его святую трапезу перемешали с трапезой бесовской? Неужто они думали действительно, что они могут противиться Богу? "Разве мы сильнее Его?" Другими словами говоря, неужто Он настолько бессилен, чтобы мы могли так безнаказанно обращаться с ним? Потому-то: "... я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами".

"Не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе Господней и в трапезе бесовской", это противоречит всяким моральным нормам. Если бы не существовала эта реальная возможность смешивания этих двух действий, то к чему это серьезное беспокойство апостола? К чему его глубокая озабоченность, выраженная в его словах? То и другое было бы абсолютно напрасным и бесцельным.

"Вы не можете!" Точно так можно было бы сказать и сегодня тем, кто принял Иисуса Христа своим спасителем и поверил ему, что Он принес жертву, чтобы спасти их от мира сего. "Вы не можете снова приобщиться к этому миру, который пригвоздил его ко кресту и все еще ненавидит его". Делать подобное невозможно! Однако, практика нам показала, что, к сожалению, часто делались попытки совместить эти два несовместимых явления. Эта озабоченность апостола касалась именно только коринфян в той особой ситуации, в которой они находились: "... я, не хочу, чтобы вы были в общении с бесами" и "не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую". Во всех других случаях он верующим пишет "мы".

Однако, вернемся к стиху 17: "Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба". Если чаша в сердцах верующих возбуждает самые теплые чувства и серьезные мысли, то хлеб обращает наше внимание на самое сокровенное общение в теле Христа, и, прежде всего, через буквальное тело, которое за нас было отдано на смерть, а далее – в смысле духовного тела, членами которого мы стали и о котором апостол говорит далее подробно в главе 12. Из стиха 17 следует ясно, что только верующие имеют право участия в чаше Господа и преломлении хлеба, однако же, все, принадлежащие Господу, имеют основополагающее право участия в его трапезе. Ясно, что по незнанию или безответственности может в трапезе участвовать и неверующий или лицемер. Но также ясно и то, что сам характер ее исключает участие всех, не принадлежащих к телу, и что их действия влекут за собой большую ответственность, подобно тому, как верующий недостойно ест и пьет в осуждение себе, не рассуждая о теле Господа (1Кор.11:29).

Итак, я повторяю: хлеб, который мы преломляем, – для нас прежде всего прообраз отданного в жертву тела Христа. И мы преломляем его, чтобы он предстал пред нашими глазами в том состоянии, в котором наш Господь подал его своим: "…взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Моё, которое за вас предаётся". Итак, этот преломленный хлеб, от которого мы едим, чаша, поданная нам, из которой мы пьем, то и другое – символы той реальности, которую мы имеем как часть в умершем Христе, кровь которого текла за нас. И если разделение тела и крови само по себе является выразительным прообразом смерти, то каждый фактор сам по себе указывает нам на эту смерть.

Однако почему же апостол так выразительно подчеркивает, что это только один хлеб, от которого мы едим? До этого он говорит ведь только о хлебе, который мы преломляем. "Один хлеб, и мы многие одно тело". В своем учении он, как уже было сказано, ведет нас от физического тела Христа к духовному. А потому оно, естественно, нам может быть прообразно представлено только в одном неделимом хлебе. В том, что мы многие причащаемся от одного хлеба, мы выражаем, что мы, как один хлеб, являемся одним телом. И если мы даже каждый по себе являемся малой частицей целого, мы все-таки действуем в сознании того, что мы в совокупности с верующими образуем единое целое, это единое тело. Поэтому апостол здесь говорит "мы многие", включая себя и многих других, а не "вы", как он это употребляет позже.

Таким образом, Господь во время его трапезы дал нам возможность не только воспоминания о нем и возвещение его смерти, но и чудную возможность засвидетельствовать принадлежность к этому телу, наше вечное единство со спасенными уже в теперешнем домоуправлении. Будем же снова радоваться от всего сердца тому, что мы и сегодня еще (да и намерения Бога не могут быть изменчивыми) просто как члены тела Христа можем собираться в день Господа за его трапезой и иметь это славное преимущество, не только его воспоминаний, но и, поскольку это зависит от нас, претворять в жизнь планы Бога, предназначенные для Христа и его церкви. Чтобы это действительно осуществить в жизни, конечно же, необходимы не только уверенность в спасении и личная чистая совесть, но и духовные понятия об этих планах и намерениях Бога. Только так сердце может быть открытым, только так мы будем сохранены от сектантских наклонностей бессердечности по отношению к другим верующим. Вовсе не дается предписания определенной нормы духовных понятий, чтобы вообще участвовать в трапезе Господа. Ни в коем случае! Однако же, чем лучше мы понимаем намерения в этом отношении, тем совершеннее становится поклонение, наслаждение и шире наше сердце.

Разве не драгоценно в первый день недели, в день воскресения нашего спасителя, быть собранными за трапезой Господа пред очами любвеобильного Отца и здесь воочию выражать единство, которое создал Он и которое было запечатлено в день пятидесятницы по пришествии Святого Духа. Ведь это же неописуемо великое преимущество – хотя бы на час забыть всю растерзанность, являющуюся следствием своеволия человека и нашей непреданности. Разве это не преимущество – углубиться молитвенно в незыблемые завещания Бога – разумение тайны Христовой, как это сказано в Еф.3, объявшее всех святых, признающих это преимущество, т.е. всю церковь Бога живого, независимо от ее величины? Ведь нередко, дорогие братья и сестры, несмотря на наше несовершенство и слабость, мы могли испытывать благословение в такие часы, когда тому, который все превозмог, по той силе, которая действует в нас, возносилась слава и восхваление чрез Иисуса Христа. Враг душ человеческих стремится отнять у нас этот дар, но сохрани нас всех Господь в верности, доколе Он придет!