• Евангелие

• О Церкви

• Назидание

• Учение

• О сайте

• Контакты

• Ссылки

Андре Миллер. "История христианской Церкви"

ВТОРОЙ ТОМ. Глава 4

Реформаторское движение в Богемии

Воистину отрадно отметить, как благословенные истины Евангелия, несмотря на костры инквизиции и столбы пыток, пускали глубокие корни в тысячах и сотнях тысяч сердец и распространились почти по всем европейским странам. В 1416 году, то есть за год до мученической смерти Кобама и спустя тридцать девять лет после перевода Библии Виклифом, епископ из Лоди на соборе в Констанце объявил, что ересь через Виклифа и Иоанна Гуса завоевала себе ревностных сторонников во всей Европе, включая Англию, Францию, Италию, Венгрию, Россию, Литву, Польшу, Германию и всю Богемию. Таким образом самый злейший враг непроизвольно и неосознанно стал свидетелем влияния и неискоренимости живительной силы доброго семени Слова Божьего.

Однако прежде, чем мы приступим к рассмотрению жизни и деятельности известных сильных свидетелей истины Божьей в Богемии, нам необходимо вкратце затронуть не раз упомянутую нами тему папской схизмы.

Собор в Пизе

К началу пятнадцатого столетия у римско-католической церкви имелось две главы, два соперничающих папы: один Бенедикт Тринадцатый в Авиньоне, другой - Грегор Двенадцатый в Риме. Оба претендовали быть наместниками Христа на земле, и обвиняли друг друга перед всем миром в лицемерии, в клятвопреступничестве и лжесвидетельстве, и в постыднейших намерениях. Поведение этих седовласых вождей церкви было настолько отвратительным, а оба к тому времени были старше семидесяти лет, что вся Европа взирала на это со стыдом и негодованием. Что можно было бы предпринять, чтобы залечить глубокую рану разрыва церкви? Короли и кардиналы начали лукавством, хитростью и силой действовать на обоих пап, чтобы побудить обоих выступить с притязаниями своих прав, чтобы на этом основании стал возможен выбор одного главы. Оба клятвенно заверили, что уступят свое место, если интересы церкви потребуют этого. Однако едва они выговорили это обещание, как тотчас оба нашли оговорку, чтобы ввести в заблуждение своих кардиналов и нарушить клятву. Когда же стало очевидно, что обоим из них невозможно доверять, что оба они далеки от справедливости, чести и совести, кардиналы Бенедикта и Грегора объединились и собрались в Ливорно, чтобы какими-либо мероприятиями устранить такой раскол. Они пришли к заключению, что в подобных обстоятельствах имеют недвусмысленное право созвать собор всех церквей, который решил бы спор между претендентами на престол св. Петра и восстановил бы таким образом единство церкви.

Пиза, укрепленный город в средней Италии, была избрана для проведения собора как подходящее для этого место. Это было совершенно новым делом в христианстве. Примерно дюжина кардиналов без утверждения пап, без совета с королем созвали знаменитый церковный собор в Пизе. У пап, таким образом, потребовали держать ответ перед новым судебным заседанием, что было посягательством на их высшее право. Но к этому времени они потеряли свой авторитет между людьми настолько, что все поддержали мероприятие кардиналов.

Собор состоялся 25 марта 1409 года. Собрание было одним из самых многочисленных и великолепных, какое только может нам дать история христианства, чтобы наш читатель хотя бы приблизительно мог представить картину этого вселенского собора; так как римский католицизм был религией всей Европы, приведем несколько подробностей. Присутствовало двадцать два кардинала, четыре латинских патриарха, двенадцать архиепископов, четырнадцать заместителей архиепископов, восемьдесят епископов и сто два заместителя, восемьдесят семь аббатов и двести заместителей, множество приоров и орденских генералов, великий наставник из Родоса с шестнадцатью комтурами, генералприор, рыцарь святого гроба, представитель ордена немецких рыцарей, депутации из университетов Оксфорда, Кембриджа, Парижа, Флоренции, Кракова, Вены, Праги и многих других городов, более чем триста докторов теологии, посланники короля Англии, Франции, Португалии, Богемии, Сицилии и Польши, герцоги Бургундии, Барабанта и другие. Целую неделю все дороги и водные пути были переполнены торжественными помпезными передвижениями со всех сторон в Пизу носителями этих почетных званий. Некоторые из них предприняли свой поход в сопровождении двухсот, а то и более рыцарей.

Собрание продолжалось с марта месяца до августа. По многим вопросам оба соперничающих папы были осуждены. Приговор был произнесен 5 июня. По нему оба папы были объявлены еретическими клятвопреступниками, жестоковыйными и неспособными исполнять безграничное владычество папского престола, недостойными ни малейших почестей. Престол Петра был объявлен свободным. Затем приступили к избранию нового папы. Это дело было сложнее, нежели осудить обоих престарелых пап. Где было найти человека, который обладал бы способностью восстановить благоговейное почтение людей к высшему священнику Бога? Двадцать четыре кардинала уединились на десять дней, чтобы определить выбор. Они остановили свой выбор на Петре с острова Крит, кардинале из Милана. Этот человек семидесяти лет согласился с выбором и принял посвящение на престол Петра под именем папы Александра Пятого. Однако оба папы из Авиньона и Рима не признали решение собора и беспечно продолжали исполнять свои функции, как законные папы. Бенедикт как и прежде, метал в адрес собора, и в адрес своего соперника, проклятия и анафемы, Грегор поступал точно так же, заключив союз с Ладиславом, честолюбивым королем Неаполя. Александр же, который еще не принял папство и не взошел на престол Петра, со своей стороны заключил под проклятие Бенедикта, Грегора и Ладислава. Ладислав между тем завладел землями, которые принадлежали римскому престолу.

Теперь со всех сторон поднялся громкий ропот за то, что собор вместо устранения разрыва приложил еще и третьего папу, увеличив скандал еще более. Где было сейчас прославленное единство католической церкви? - вправе мы спро сить. Через какого папу продолжалась преемственность св. Петра? Все три папы швыряли друг в друга анафемы и проклятия. Александр Пятый прожил всего около года. На его место заступил Иоанн Двадцать Третий, по словам Мосхайма, человек без определенных принципов и без страха Божьего. Трудности были тяжелее прежнего; папское владычество, разделившееся в самом себе, не могло уже дальше устоять, оно стояло на пороге своего полнейшего падения. Некоторые советовали, чтобы европейские власти объединились и стерли с лица земли имя и господство пап или же по крайней мере значительно ограничили его власть. Было очевидно, что папы не пойдут на личные жертвы ради установления церковного мира. Если бы Церковь полностью была предоставлена самой себе, то Ладислав. возможно овладел бы всем Римом и его окрестностями; престол Петра остался бы только номинальным троном. Однако владыки мира не были еще готовы поднять свою руку на такое, как тогда считалось, кощунственное предприятие или же дозволить это кому-либо из отдельных властей. Время Виктора Иммануила еще не пришло.

Сигизмунд, немецкий король, проявлял больше интереса о благосостоянии Церкви, чем надменные честолюбивые папы. В согласии с королем Франции и другими правителями он принудил папу Иоанна Двадцать Третьего вновь собрать всеобщий вселенский собор церквей, чтобы таким образом положить конец пагубному противоборству.

Собор в Констанце

Констанца, королевский город на немецкой стороне Альп, должен был принять такое большое собрание за своими стенами. Он казался наиболее подходящим для такой цели, поскольку был свободно доступен со всех сторон и туда было легко доставлять продовольствие для такого множества людей. Приток людей всяких сословий был настолько велик, что одних лошадей, прибывших в Констанцу, насчитывалось тридцать тысяч. Кроме носителей Церковных достоинств в город прибыло более ста князей, сто графов, двести баронов, двадцать семь рыцарей, сопровождающих папу. Турниры, празднества и удовольствия всякого рода сменяли друг друга, чтобы создавать собравшимся отдых от их духовных занятий. Пятьсот певцов находились в готовности устроить приятное времяпровождение для священников и знатных господ, развлекая их. Все эти вожди церкви и мирские вожди собрались, чтобы совещаться о смертельной ране антихриста, но каковы же факты, которые сохранила для нас история? В течение трех с половиной лет, начиная с 5 ноября 1414 года, те разнузданные толпы переполняли старый почтенный город Констанцу бесстыднейшими мерзостями. Описать все, что выявилось на свет в то время, мы не имеем возможности. Сердце содрогается от хулы и безбожия, позорнейшего лицемерия так называемых святых отцов, даже если не считать гнуснейшего убийства, которое они совершили над двумя мужественным свидетелями Божьими: над Гусом и Иеронимом.

Цель этого огромного собора была двоякой: во-первых, положить конец схизме, которая уже несколько лет разделяла Церковь надвое, а теперь уже - на три лагеря, во-вторых, искоренить ересь, насажденную Виклифом и Гусом. Первое задание было разрешено довольно удовлетворительно. После того, как было постановлено, что папа должен быть покорен собору, подвластен его приговору, Иоанн Двадцать Третий из-за своей развратной и безнравственной жизни, а также за клятвопреступничество, был низложен со своего поста. Та же участь постигла и Бенедикта, и Грегора. На их место был избран Отто ди Колонна, который заступил на эту должность под именем Мартин Пятый.

Возмутительное учение Виклифа, которое Ян Гус и его последователи распространяли по городам и весям Богемии, - да и в самом Пражском университете распространяли - вот на что обратилось теперь внимание собора.

Распространение истины

Женитьба Ричарда Второго из Англии на Анне из Богемии связала эти страны более тесными узами как раз в то время, когда учение Виклифа начало распространятся с чрезвычайной скоростью. Богемские ученые сидели у ног смелого профессора Оксфорда, английские студенты пришли в Прагу, чтобы продолжить там свое обучение. Таким способом сочинения Виклифа в большом числе проложили себе дорогу в Германию. Некоторые были переведены на латинский, другие - на богемский языки и через своих поклонников, удивленных и восхищенных, распространяемы далее. Королева Анна, праведное житие которой было основано на исследовании писаний проповедников и составителей истории, уже до своего замужества была охвачена реформаторским движением в Богемии. Она принесла переводы Евангелия на немецком, латинском и богемском языках в Англию. Это было тогда неизмеримой драгоценностью для праведной, любящей истину, Анны. В то же время это показывает нам, хотя и косвенно, как прогрессировало это учение в Германии уже в то время. После смерти Анны некоторые особы, составлявшие ее свиту, вернулись назад на родину и захватили с собой драгоценные книги Виклифа. Они теперь усердно стали изучаться членами Пражского университета, содержание их было проверено и профессора превратили их в предмет лекций.

Самым выдающимся среди этих докторов был Ян Гус или Иоанн из Гуссинеца, деревушки на границе с Баварией. Он родился в 1369 году, так что ему должно было быть где-то пятнадцать лет, когда умер его учитель, достопочтенный Виклиф. Весьма интересно бросить свой взгляд на прошедшее и исследовать пути нашего Бога в Его заботе по сохранению и распространению истины. Кто мог бы тогда подумать, что Он усмотрит в захолустной деревушке Богемии благословеннейшего свидетеля, воспитает и вооружит того, кто высоко вознесет в своих руках факел истины, который после его мученической смерти будет переходить из рук в руки, просвещая мрак и продвигая вперед дело Божье?!

Гус рано проявил себя через необычную остроту суждений, через скромность, но в то же время твердость поведения, беспорочную строгость своего целомудренного жития. Он был высокого роста, худощавый, дружелюбный и доступный всем. Его лицо почти всегда носило выражение серьезности и вдумчивости. Он был послан в Прагу из-за своей необычайной одаренности, чтобы его могли подготовить в университете для служения в поместной церкви. Там он вскоре вызвал справедливое внимание, был удостоен церковных и академических должностей и был назначен царицей Софией ее духовным отцом. Его так же вознесли до проповедника в капелле университета, в так называемой вифлеемской капелле. Как таковой, он, смелый и пламенный оратор, имел отличные возможности возвещать народу неповрежденное Слово Божие на родном языке. И он делал это, поскольку был настоящим христианином и истинным свидетелем Господним, хотя вначале, подобно всем реформаторам, он больше выступал против кричащих преступлений католической церкви, нежели возвещал чистые истины Божьи своим слушателям. Это было присуще во все периоды нарастания Реформации и зачастую являлось причиной многих ожесточенных сцен и достойных сожаления эксцессов. Если бы под путеводительством Божьим и Его благодатью народу прежде всего возвещали истину таковой,' как она есть во Христе Иисусе без разбрасывания направо и налево с выводами относительно того, кто как заблуждается, то цель была бы достигнута не подвергая души тяжким преследованиям со стороны духовенства, не воспламеняя священников на инквизицию. Бог мудрее всякого человека, и если мы позволяем Ему руководить нами посредством Его Слова, то мы лучше всего приведем невежд к тому, что они возлюбят истину и будут послушно следовать по узкому пути, а это намного лучше того, чтобы возбуждать в их сердцах ненависть к заблуждениям, что не может иметь доброго конца. "Рабу же Господа не должно ссориться, но быть приветливым ко всем, учительным, незлобивым, с кротостью наставлять противников, не даст ли им Бог покаяния к познанию истины, чтобы они освободились от сети диавола, который уловил их в свою волю" (2 Тим. 2,24-26).

Гражданские волнения

Хотя Гус был добрым человеком, верным христианином, но все же не взял на свое духовное вооружение это наставление апостола. В начале он был втянут в академический спор о правах студентов. Затем его противоборство вспыхнуло против Грегора Двенадцатого, вызвав сильное недовольство архиепископа Богемии, которой стоял на стороне папы. Гусу было запрещено учить дальше, но поскольку он был фаворитом при дворе и пользовался большой популярностью в народе, то этот запрет остался бессильным. Совершенно спокойно он продолжал свои лекции на богемском языке. Однако уже после немногих месяцев наступили такие обстоятельства, которые в новой силе разожгли огонь религиозной вражды.

Тотчас, когда Иоанн Двадцать Третий вступил на свой высокий пост, он приступил к проповеди крестового похода против Ладислава, короля Неаполя, агитируя принять участие в этом походе, обещая обычные в таких предприятиях индульгенции. Продавцы индульгенций, когда они появились на улицах Праги, предлагая народу свой товар, были оскорбляемы, к ним применялось насилие. В дело вступило начальство, трое из зачинщиков беспорядков были арестованы и тайно убиты. Однако кровь, которая вытекла из темницы на улицу, выдала печальную участь арестованных. При раскрытии этого факта волнение небывалого размаха охватило всех жителей города. Женщины мочили свои кар-' манные платки в эту кровь, чтобы сохранить это, как драгоценные реликвии; дом совета был осажден возбужденной толпой, которая штурмом ворвалась в него, и обезглавленные трупы убитых торжественной процессией с пением духовных псалмов переносились из церкви в церковь. Наконец их похоронили в вифлеемской капелле с возжиганием всяких благовонных курений, как это обычно происходило на могилах мучеников. Трое убитых затем были воспеваемы как святые мученики в песнях.

Ян Гус хорошо знал, что ему в первую очередь припишут вину за этот мятеж, сочтут главным зачинщиком беспорядков, и разумно удалился из городка на некоторое время. Ватикан потребовал, чтобы он явился на суд, но безуспешно. Тогда разгневанный папа произнес на него анафему и наложил на город Прагу интердикт. Не обращая ни малейшего внимания на это церковное наказание, Гус продолжал проповедовать по всей стране и разоблачить вред господствующей церкви. Народ, возбужденный случившимся, впал в негодование против духовенства. Почти все королевство стояло на стороне Гуса, по крайней мере, стало относиться с нескрываемой антипатией к римскому священству.

Гус взят под арест

Еще не улеглись вздымающиеся волны мятежа, когда открылся собор в Констанце. Король Сигизмунд, через усилия которого в основном и стал возможен этот собор, приказал своему брату королю Венцеславу, послать Гуса в Констанцу, обещав ему полную безопасность. Сопроводительное письмо в настойчивых выражениях было кратко, все подчиненные короля были инструктированы, как обеспечить полную безопасность знаменитого доктора в доставке туда и обратно. Гус охотно подчинился требованию короля в большей степени потому, что давно уже имел желание получить такую возможность, чтобы выступить перед таким большим церковным собором с защитой своего учения. Он прибыл в Констанцу раньше, чем король, и тотчас был вызван предстать перед папой Иоанном Двадцать Третьим, чтобы дать отчет за свое непристойное поведение. Против него был выдвинут длинный ряд обвинений, и когда он отказался отречься от своих слов, то его, несмотря на сопроводительное письмо короля, при обвинении в ереси, бросили в темницу. Чтобы оправдать такое явное вероломство и обман доверия, а также умилостивить Сигизмунда, собравшиеся священники издали постановление с содержанием такого рода, что никто не обязан сохранять верность перед еретиком.

Когда сообщение о таком позорном деле достигло Богемии, всеобщее недовольство выразилось в громком ропоте и обвинении короля Сигизмунда. Тот получил весть о заключении в темницу почетного учителя вначале с резким негодованием и угрозами разнести темницу военной силой. Однако по его прибытии в Констанцу предательские священники предъявили ему такое множество доказательств из канонических прав, по которым мирская власть не полномочна защищать еретика, и полностью сняли с него вину, что Сигизмунд почувствовал склонность предоставить полную свободу врагам реформатора. Во мраке жалкой темницы, лишенный доступа свежего воздуха и движений, измученный постоянными посещениями монахов и священников, желающих добиться от него отречения от своей веры, Гус тяжело заболел. Обманутый король абсолютно не заботился о нем. Вероломное поведение Сигизмунда при таких обстоятельствах осуждено почти всеми составителями истории единодушно; они обвиняют его в попрании правды, чести, человечности, в том, что он предал Гуса на произвол священников. Измена ничем не может быть оправдана; она кажется вдвойне преступнее, когда король предает своего беззащитного подчиненного. Да, еще при жизни его настигло возмездие; некоторые бедствия обрушились на него в последующие годы его правления, через которые Сигизмунд неоднократно с горечью вспоминал свое вероломное поведение по отношению к Гусу. Однако, как бы велика ни была вина короля, злодейское святотатство папы и священников было несоизмеримо больше.

Спор между Иоанном Двадцать Третьим и его обоими соперниками-папами на некоторое время отодвинули дело Гуса. Над головой Иоанна собирались мрачные тучи. Уже на первом заседании было сделано предложение и принято, что все трое пап должны быть смещены со своих постов, прежде чем приступить к избранию действительного главы церкви. Иоанн, единственный из троих пап, присутствовавший на соборе, обещал, что ради мира церкви он готов покориться решению собора и назавтра открыто зачитать свое отречение от престола. Однако что значили обещания и клятвы, что значили честь и совесть для такого человека, как Иоанн? При содействии некоторых друзей, переодетый в одежду всадника, он бежал из Констанцы, чтобы своим отсутствием сорвать собрание и сделать невозможным окончательное решение. Когда кесарь узнал о вероломстве, он впал в гнев; Иоанна догнали, схватили в Фрайбурге и доставили в Констанцу арестованным. Вынужденно слагал он теперь с себя регалии своей духовной власти, папскую печать и кольцо рыболова. Епископ из Сэйлзбери Роберт Галлам в порыве справедливого гнева объявил, что папа, запятнанный настолько всякого рода преступлениями, как Иоанн, заслуживает быть заживо сожженным на костре. Он был посажен в тот же замок Готлойбена, где томился уже несколько месяцев под строгим арестом Ян Гус. Здесь провел и Иоанн около четырех лет до завершения собора. После того, как он покорно пал к ногам господствующего папы, он был снова выпущен на свободу и вознесен до достоинства кардинала. С беспорочным и досточтимым реформатором, однако, обращались не с такой снисходительностью, в чем мы вскоре убедимся.

Допрос Яна Гуса

При первом действии против Гуса архиепископ из Праги распорядился о поисках переводов книг Виклифа. Собрали около двухсот книг, некоторые из них были роскошно переплетены, украшены драгоценными орнаментами. Они были публично сожжены на площади Праги. Тогда начали усердно искать доказательства соответствия учений богемского реформатора с учением Виклифа. Собор проклял учение Виклифа как еретическое и тут же постановил выкопать останки знаменитого англичанина и сжечь. Гуса же обвинили в распространении "проказы вальденсов".

Собор решительно был настроен любой ценой обезвредить Гуса, однако желали избежать сенсации, которую может произвести открытое слушание дела. Различные цитаты из его трудов, которые выписывали его заклятые враги, были признаны достаточными для произнесения приговора, не вдаваясь в дальнейшие разбирательства. Между тем, в своей одиночной камере он был подвергаем натискам, нередко с применением насилий и истязаний,с требованиями отречься от своих заблуждений. Гус протестовал против таких тайных инквизиторских приемов и требовал возможности предстать перед всем собором, чтобы открыто защитить свое дело. Его верный друг Ян из Хлума со многими знатными людьми из Богемии предстал перед королем и просил его взять это дело в свои руки. Их просьба нашла благосклонный ответ: было назначено открытое разбирательство, таким образом расстроив планы коварных вероломных священников.

5 июня 1415 года Гус в цепях предстал перед великим сенатором христианства. Были прочитаны возбужденные против него обвинения. Однако когда он намеревался защищать свои взгляды на авторитете Слова Божьего и свидетельстве отцов церкви, его голос вдруг потонул в гуле громких и диких выкриков. Беспокойство настолько возросло, что собрание пришло к выводу, что необходимо отложить слушание на несколько дней. Оно возобновилось два дня спустя. На нем присутствовал сам Сигизмунд, чтобы поддержать порядок.

Обвинители Гуса и на этот раз были весьма многочисленны, но сейчас вели себя более спокойно. За исключением двух или трех благородных людей из Богемии, верных Гусу, реформатор стоял один. Долгое лишение свободы и приобретенная в темнице болезнь ослабили его тело, но покорить его дух они были бессильны. С полным достоинством и спокойной решимостью он отвечал на нападки своих противников: "Я ни от одного своего слова не отрекусь, прежде чем вы не докажете мне, что оно находится в противоречии со Словом Божьим". Это повторял он многократно. Когда его стали обвинять в том, что он распространяет учение Виклифа, он подтвердил это тем, что заявил: "Виклиф был истинным верующим, его душа сейчас на небе, и для своей души я не пожелаю большей гарантии истинности, чем та, которой владеет Виклиф." Это искреннее правдивое исповедание вызвало громкий презрительный хохот досточтимых отцов. После этого еще несколько часов длился ожесточенный спор, а затем Гуса отвели в его камеру, тогда как собрание разбрелось полной мерой вкушать удовольствия, которые были в их распоряжении.

Собор в затруднении

На следующий день Гус в третий раз стоял перед собором. Ему прочитали тридцать девять пунктов заблуждений, которые содержались в его сочинениях, проповедях и личных беседах. Подобно большинству реформаторов, Гус особенно подчеркивал в своем учении спасение через благодать без Дел закона. Он утверждал, что никто, в какую бы должность он ни облачался, будь то папа или кардинал, не может стать членом Церкви Христовой, если он будет вести нечестивую жизнь. "Истинная вера в Слово Божие, - говорил он, - есть основание для всякого благочестия". Относительно этого пункта он обратился к высокочтимому Августину и утверждал, что "только владеющий благочестием апостола может получить право быть преемником апостола, будь то папа или прелат. Папа, ведущий жизнь нечестиво, поступающий не так, как поступал Петр, не есть наместник Христа, но предтеча антихриста". Цитата, которую Гус привел из высказываний святого Бернарда, дала его словам особенный вес: "Раб сребролюбия не есть преемник Петра, но Иуда Искариот". Собор впал в великое смущение, так как ни один духовный служитель не мог отважиться отрицать высказывания известных отцов.

Обвинение в основном состояло из двух пунктов. Гус обвинялся в том, что ставил под вопрос учение римской церкви о спасении по добрым делам, и беспощадно отрицал всю папскую систему. Однако его осуждение, главным образом, было следствием его смелого утверждения, что перед очами Бога не имеет веса ни достоинство короля, ни достоинство папы, если носители этих достоинств живут в смертных грехах. Когда кардинал Кембрийский в присутствии короля упрекнул его в безбожии такого утверждения, Гус еще определеннее ответил: "Король, живущий в смертных грехах, не король перед Богом." Эти смелые слова должны были запечатлеть его участь," "Никогда, - выкрикнул разъяренный Сигизмунд, - не было на земле более опасного еретика!" "Что? - кричал кардинал Кембрийский. Тебе недостаточно того, что ты унижаешь духовную власть? Ты хочешь еще и короля свергнуть с его престола?" "Ни один человек, - заявил другой кардинал, - не может быть действительным королем, папой или прелатом, если он не будет истинным христианином". "Зачем же вы тогда, возвысил голос бесстрашный свидетель, - лишили папского достоинства Иоанна Двадцать Третьего?" "Из-за его явных преступлений," - ответил король. Гус стал виновным в новой непростительной ошибке: он отважился коснуться лично своих противников, приведя их в великое замешательство.

Мы не станем далее прослеживать ход судопроизводства. Все обрушились в величайшем ожесточении на Гуса с требованием, чтобы он отказался от своих заблуждений, признал справедливыми предъявляемые ему обвинения, отрекся от всех своих превратных мнений и безоговорочно подчинился решению собора. Однако ни обещания, ни угрозы не произвели на него ни малейшего впечатления. "Отречься? - ответил он. - Это значит отказаться от какого-либо заблуждения, в котором до сих пор пребывал, и оставить его. Что касается мнений и учений, которые вы объявляете неверными, я не могу их оставить. Однако если вы мне предъявите суждения и учения, которые я исповедую и признаю, то я тотчас готов оставить это и глубоко раскаяться в них, как только вы мне предъявите нечто лучшее и более истинное, если собор научит меня более достойному понятию истины." В этих словах звучала подлинная справедливость и решительность, но собравшиеся отцы хорошо знали, что они тотчас будут положены на лопатки, если решаться вступить в честный диспут с реформатором, а потому их ответ гласил: "Назначение собора не в том, чтобы разводить диспуты, но в том, чтобы принимать решения и требовать безоговорочного послушания обвиняемого. Если же тот станет упорствовать, привести в исполнение назначенное наказание." Здесь от него громким голосом потребовали либо отречься совершенно, либо принять смерть еретика на костре. Кесарь, совесть которого несколько могла его беспокоить из-за его предательского поведения по отношению к Гусу, пожелал лично побеседовать с реформатором; одареннейшие и остроумные доктора философии и теологии всяческими путями стремились склонить его к сговорчивости, но Гус решительно и твердо отвечал, что он ни от одного слова своего учения не отречется прежде, нежели ему докажут неверность Слова Божьего. Когда все усилия оказались напрасными, его снова отвели в темницу. Его верный друг, рыцарь Ян из Хлума, истинный Онисифор, последовал за ним в темницу, чтобы утешить его словами искреннего сердечного сочувствия. "Что за ободрение для меня, - выразился Гус однажды, - что этот истинно благородный человек не посчитал ниже своего достоинства протянуть свою руку бедному, окованному в цепи еретику, которого, кажется, весь мир забыл."

Приговор Сигизмунда

Как только арестованного увели, кесарь поднялся со словами: "Вы слышали, какие обвинения выдвинуты против Гуса. Некоторые из них он сам признал верными, другие доказаны достойными всякого доверия свидетелями. По моему мнению, он заслуживает смерти за любое из них. Если он не отречется от всех своих лжеучений, то должен быть сожжен... Зло должно быть искоренено окончательно. Если кто-либо из его последователей находится в Констанце, то мы должны применить к ним такую же чрезвычайную строгость, прежде всего против его ученика Иеронима из Праги." Когда Гусу сообщили об этом кесоревском приговоре, он просто ответил: "Я был предупрежден не доверяться его сопроводительному письму, я впал в прискорбное заблуждение, он осудил меня прежде даже моих врагов."

После этого допроса Гус содержался в темнице еще почти месяц. В течение этого времени его посещали особы высшего ранга и положения, чтобы склонить его к отречению, пока еще не поздно. Они надеялись, что эти беспрерывные мучения, связанные с постоянным ухудшением его здоровья, наконец сломят его упорство. Однако нет. Тот, Кто удостоил и укрепил его перед всеми врагами твердо и бесстрашно свидетельствовать о Христе, дал ему сил в избытке противостоять этим нападениям сатаны. Тщетно соревновались в искусстве уговоров его друзья и враги, тщетно изрекали они просьбы и угрозы: Гус оставался тверд, как скала. "Если бы я, - повторял он многократно, отрекся от заблуждений, которые мне ложно приписывают, то я стал бы виновным в ложном показании и клятвопреступничестве." Он считал свою участь уже решенной, хотя в течение последней недели заключения постоянно объявлял о своей готовности отказаться от любого учения, если ему докажут по Слову Божьему, что оно ложно.

Вечером, накануне рокового дня сожжения, он имел последнее посещение своего верного друга Яна из Хлума, чье имя заслуживает быть названным со всеми почестями. "Мой любимый учитель, - начал этот благородный рыцарь, - я не ученый, а потому совершенно не способен чтолибо советовать такому просвещенному человеку, как вы. Тем не менее, я настоятельно прошу, если Вам в самом деле известно что-либо из заблуждений, в которых Вас открыто обвиняют, то не надо стесняться отречься от этого. Если же Вы уверены в своей невиновности, то я далек от того, чтобы советовать Вам поступить хоть единым словом против Вашей совести, тогда я охотнее посоветовал бы Вам претерпеть любые формы пыток, чем отречься от того, что Вы почитаете за истину!" Гус был глубоко тронут этим мудрым, полным любви советом своего вернейшего друга и со слезами ответил: "Бог есть мой Свидетель, что я и ранее был и сейчас готов отречься под присягой и от всего сердца тотчас, как только мне докажут на основании Слова Божьего какое-либо мое заблуждение."

Все историки единогласно сходятся во мнении, что в поведении страдающего реформатора не было ни следа гордости или упрямства. Он был тверд, но кроток, ждал смерти и подготавливался к ней, но не строил планов избежать ее. "Я призываю Иисуса Христа, - таковы были некоторые из последних его слов, - Его, Всемогущего и Всеправедного Судию, Ему вверяю я свое дело; Он будет судить каждого человека не по лживым свидетелям и заблуждающемуся собору, но по истине воздаст каждому по заслугам."

Приговор

Утром 6 июля 1415 года состоялось собрание в кафедральном соборе. Гус как еретик должен был оставаться в зале, пока совершалась торжественная месса. Епископ из Лоди держал затем проповедь по словам: "Чтобы упразднено было тело греховное" (Рим. 6,6). Сейчас трудно установить, то ли по невежеству епископа, то ли по злому умыслу Слово Божие извращалось соответственно цели собора. В его проповеди ничего иного не содержалось, кроме ожесточеннейших нападок на ереси и заблуждения, особенно против Гуса, которого выставляли таким гнусным еретиком, как Арий, худшим, чем Савелий, лжеучителем. Свою проповедь он закончил льстивейшим восхвалением присутствующего кесаря. "Твоей славной обязанностью, - сказал он Между прочим ему, - является наказывать еретиков и раскольников, и прежде всего этого закоренелого еретика,“ при этом он указал на Гуса, который, находясь на возвышенном месте, стоял на коленях и исступленно молился. Было прочитано тридцать параграфов обвинения. Гус несколько раз хотел говорить, но ему не разрешили. Наконец был объявлен приговор, который, примерно, гласил: "Поскольку Ян Гус на протяжении многих лет подряд совращал народ распространением учений, которые явно еретические и как таковые прокляты церковью, особенно учения Джона Виклифа, и через это вызвал явное возмущение, поскольку он упрямо попирает власть церкви и церковное наказание и с пренебрежением к законному судейству церкви призывает Иисуса Христа как высшего Судию, и поскольку это призывание является оскорбительным, возмутительным издевательством над духовным авторитетом, поскольку он и далее до последнего собора почитает это за истину, то постановляется лишить его, как упрямого неисправимого еретика, святых достоинств, объявить его недостойным их." При прочтении этого отрывка Гус начал громко молиться за своих врагов, что у большинства участников собора вызвало издевательский смех. Однако не взирая на это, он поднял свои руки к небу и воскликнул: "Взгляни, милосердный Господь, как этот собор объявляет лжеучением то, чему Ты учил и что исполнял, когда Ты, поносимый Твоими врагами предал Свое дело Богу и Отцу, тем самым оставил нам пример, чтобы мы, когда будем поносимы и гонимы, могли найти себе убежище в Божьем приговоре." Вновь он торжественно объявил, что не знает за собой никакой ереси и что не может отречься от учения, согласно Слову Божьему, что бы они ни говорили. Затем пронзительно взглянув в сторону кесаря Сигизмунда, он добавил: "Я прибыл на этот собор в доверии к сопроводительному письму кесаря." Густо покраснев от этого неожиданного напоминания о его вероломстве, Сигизмунд опустил глаза.

Лишение святости и убийство Яна Гуса

Архиепископ из Милана при содействии шести других епископов совершил траурную церемонию лишения святости. Гус был облечен в священнические одеяния и с чашей вечери в руке подведен к главному алтарю, будто бы он намеревался служить мессу. Мученик дозволил совершить над собою все спокойно, только заметил, что и его "Спасителя, так же в насмешку одели в царские одежды." Подойдя к главному алтарю, епископы приступили к совершению лишения святости: отняли у Гуса чашу вечери, сняли с него одну за другой священнические одежды; чтобы нарушить тонзуру, остригли с головы одну часть волос; затем надели на него бумажную корону, на которой были нарисованы бесы и было написано "архиеретик". Затем прелаты торжественно предали его душу на вечные мучения. Когда от него отняли чашу со словами: "Проклятый Иуда, поскольку ты отверг совет мира и съединился с предателем Господним Иудой, то мы отнимем от тебя эту святую чашу, в которой находится кровь Иисуса Христа." Гус громким голосом ответил: "Я уповаю на милосердие Божье, что сегодня же буду пить из Его чаши в Его Царстве". "Мы предаем твою душу преисподним диаволам", - кричали епископы. "Я же, - отвечал Гус, - передаю свой дух в Твои руки, о Господь Иисус Христос! Тебе вверяю я свою душу, которую Ты спас!"

Чтобы снять с себя вину за кровопролитие, лжецерковь объявила мужественного свидетеля отлученным от тела церкви и таким образом как находящегося вне церкви, как мирянина, предала его в мирские руки для свершения возмездия. Однако Бог поругаем не бывает. Он сказал о городе матери блудниц: "И в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле" (Откр. 18,24). Он взыщет эту кровь от нее. Кесарь приказал тотчас привести приговор в исполнение. Курфюрст из Пфальца в сопровождении восьмидесяти всадников и великой толпы вел мученика на костер. У дворца епископа, где было сожжено немалое число книг реформатора, объявленных собором еретическими и проклятыми, процессия на мгновение остановилась. Гус только усмехнулся над этим мелочным актом мести. Он попытался обратиться на немецком языке к народу и к королевской страже, но курфюрст не позволил этого и тотчас распорядился побыстрее привести в исполнение смертный приговор. Однако ничто не могло нарушить мира обреченного на смерть героя веры; Бог был с ним. Во время пути он гром ким голосом пел псалмы и молился с таким исступлением, что народ, сопровождая процессию, говорил: "Что сделал этот человек, мы не знаем, но мы слышим, как он посылает к Богу прекрасные молитвы." Когда пришли к месту казни, Гус пал на колени и молился за своих врагов и предал свой дух в руки Христа.

Прежде, чем сложенные вокруг позорного столба дрова были зажжены, курфюрст вновь обратился к приговоренному с вопросом, не хочет ли он в последний момент отречься от своей веры и спасти жизнь. Его благородный ответ гласил: "Что я писал и чему учил, имело единственную цель исторгнуть души из власти сатаны и тиранства греха; что я писал и чему учил, с радостью запечатлеваю сейчас собственной кровью." Тогда был подожжен хворост под ногами мученика, он остался недвижим и страдал с невозмутимой стойкостью. Однако его страдания были кратки. Густые клубы дыма задушили верного свидетеля прежде, чем пламя охватило его тело. Лишь несколько мгновений слышен был слабеющий голос мученика из дыма и огня. Он из последних сил пел во славу Своего Господа, Который ради него претерпел более ужасную смерть. Его пепел был со всякой тщательностью собран и высыпан в Боденское озеро, но его душа была со Христом в раю Божьем. Его сторонники слезами омочили место, на котором их любимый учитель принял мучительную смерть, и, как драгоценную память об умершем, каждый из них взял полную горсть земли и унес с собой в Богемию.

Так умер, так упокоился во Христе Иисусе истинный предтеча Реформации. Его смерть покрыла несмываемым позором собор, который приговорил его к смерти, и кесаря, который так вероломно предал его. Вскоре за ним последовал его любимый друг и брат во Христе Иероним из Праги, чтобы встретиться с ним на злачных пажитях лучезарной небесной Отчизны.

Арест Иеронима

Весть об аресте Гуса глубоко потрясла его друга и коллегу Иеронима из Праги. Он последовал за ним в Констанцу, но, предупрежденный Гусом об опасности, узнав, что свободного доступа к нему не будет, он оставил город, чтобы возвратиться в Богемию. Однако он был схвачен и в цепях доставлен обратно в Констанцу. Непосредственно после своего ареста, скованный тяжкими цепями, он был доставлен на допрос всеобщего собора. Многие собрались туда, чтобы обвинять и поносить его; среди них был Герсон, знаменитейший канцлер университета в Париже. Однако арестованный совершенно определенно и спокойно объявил, что ради защиты Евангелия, которое он возвещал, готов положить свою жизнь. Под вечер его передали в руки архиепископа из Риго, пока судьба Гуса была бы определена. Это священническое чудовище обращалось с богемским благороднейшим ученым с изощренной жестокостью. Хотя Иероним был мирянином, он был учителем истинного богословия, человеком, почитаемым за праведное житие, известным ученостью и красноречием. В высших кругах богемского общества он занимал выдающееся место. Упомянутый архиепископ обращался с ним хуже, чем с самым отъявленным разбойником. Со связанными руками и ногами он укрепил его на высоком столбу вниз головой. Более месяца, несмотря ни на какие пытки своего истязателя, он оставался тверд. Наконец, однако, он был сломлен беспрерывными истязаниями. Вдали от человеческого участия и сочувствия, сидя в цепях в темной камере, не имея достаточно хлеба и воды, чтобы утолить голод и жажду, он сдался. Изнуренный и отчаявшийся, он отверг всякое учение, которое противоречило католической вере, особенно распространяемое Виклифом и Гусом.

Бедный Иероним! После того, как он отрекся от учения, в котором обвинялся, ему обещали освобождение. Но в сердцах собравшихся отцов церкви не было чувства правды, чести и справедливости. Вместо того, чтобы освободить обвиняемого, поскольку причина ареста была уже ликвидирована, они приказали вновь посадить его в темницу. Основание для такого поведения для них не было проблематичным. Его подозревали в неискренности отречения. Такое вероломное поведение открыло глаза несчастному Иерониму, и Бог употребил это для восстановления его ДУШИ. Горько раскаивался он теперь в своем отречении и со слезами искреннего покаяния исповедал пред Богом свое преступление; прерванное единство было восстановлено, и снова он радовался во свете Божьего присутствия. Между тем, против него были придуманы новые обвинения, чтобы еще глубже унизить его. Однако на голове назорея Божьего в тишине и мраке темницы вновь выросли волосы! Вызванный на вторичный допрос перед всеобщим собором, он ошарашил всех своим торжественным заявлением, что согрешил, отрекшись от учения Виклифа и Яна Гуса, в чем он сейчас глубоко раскаялся. Он начал сейчас с обращения к Богу, чтобы Он через Свою благодать управлял его сердцем так, чтобы его уста ничего не могли бы изречь кроме того, что послужит во благо его души." Мне небезызвестно, выкрикнул он, - что многие выдающиеся люди были повержены лжесвидетелями и несправедливо приговорены." Затем он привел длинный ряд лжеобвиненных начиная с Иосифа, Исаии, Даниила и других пророков вплоть до Иоанна Крестителя, да и Самого Господа, Его апостолов и Стефана. Наконец он перечислил всех величайших людей древности, которые стали жертвой ложных обвинений и ради истины поплатились своей жизнью.

Пламенное красноречие заключенного возбудило изумление его врагов особенно потому, что все они знали, что он провел 340 дней в самой жуткой камере. Его совершенное бесстрашие и спокойствие возвратились к нему, он говорил в силе Святого Духа. Он откровенно признался, что ни один проступок из его жизни так глубоко не ранил его, как это малодушное отречение. "От этого грешного отречения, сказал он громким голосом, - я отрекаюсь решительно и бесповоротно, заявляю, что перед лицом смерти признаю истинно верными учения Виклифа и Яна Гуса, поскольку они основаны на истинном и верном учении Евангелия, так же, как и их жизнь была беспорочной и святой." Дальнейших доказательств его виновности уже не потребовалось; как неисправимый рецидивный еретик, он был приговорен к смерти. Для предсмертной исповеди вновь был призван епископ из Лоди. Темой своей он избрал слова: "Упрекал их за неверие и жестокосердие" (Марк 16,14),главным образом адресуя их стоящему перед ним еретику. В ответ на его речь Иероним, обратившись к собору, сказал: "Вы приговорили меня, не уличив ни в одном преступлении. В вашей совести остается жало, червь, который не умирает. Я же призываю Высшего Судию, пред Которым вы предстанете со мной, чтобы дать ответ за этот день." Поггий, католический историк, присутствовавший при этой сцене, заявляет: "Все уши были навострены, все сердца тронуты. Заседание было беспокойным и шумным." Как однажды Павел перед Агриппой, так, вне сомнения, и Иероним был самым счастливым человеком из всех присутствовавших здесь в зале. Он вкушал обещанное присутствие своего любимого Господа и Учителя.

Казнь Иеронима

Иероним был передан в руки мирского правосудия 30 мая 1416 года. Еней Сильвий, позднее ставший папой, говорит в одном из писем к своему другу: "Иероним шел на костер, как на торжественный праздник, и когда палач намеревался устроить связку хвороста для зажигания костра за его спиной, то он крикнул: "Устройте огонь передо мной! Если бы я его боялся, то смог бы его избежать." Так завершил свой земной путь человек необычайного совершенства. Я был очевидцем этой катастрофы и видел малейшие подробности." Это свидетельство католического писателя и члена того собора. Он, как и Поггий, свидетельствует о неправедном действии церковного собора и изумляется героической выдержке Гуса и Иеронима. Когда Иеронима прикрепили к позорному столбу, он начал беспрерывно петь глубоким твердым голосом хвалебные псалмы во славу своего Спасителя. Ясно и громко доносились звуки из пламени со словами весьма известной в то время пасхальной песни на латинском языке:

Salve, festa dies, toto venerabilis aevo, Qua deus infemum vicit, et astera tenens*.

* Я приветствую тебя, торжественный и достойный восхваления в вековечной вечности торжественный день, в который Бог, управляющий всей Вселенной, победил ад!

Иероним жил еще в пламени целых четверть часа. Незадолго перед смертью он крикнул: "О Боже, помилуй меня! Помилуй меня!" И тотчас затем: "Ты знаешь, о Господь, как я возлюбил истину Твою." Это были последние слова, которые можно было слышать из уст страдающего мученика. До самого последнего дыхания он, 'подобно своему великому предшественнику, пел из пламени. Наконец и его страдания закончились, ангелы унесли его освобожденную душу на небо, чтобы он, освободившись от тела, водворился у Господа. Надо отметить, что сожжение обоих почтенных герольдов Реформации совершилось не вследствие папского эдикта или по приказу римского двора, но по решению всеобщего церковного собора; это он вынес такой приговор. Он явился выражением сущности всей римской церкви, да и всей мирской и духовной власти Рима.

Богемская война

Казнь обоих богемских докторов, их мученическая смерть вызвала на их родине всеобщее чувство глубокого национального и религиозного негодования. И кесарь, и папа, да и все церковные вожди скоро вынуждены были пить из чаши горечи за вопиющую несправедливость, учиненную над Гусом и Иеронимом. Пылающие костры в Констанце разожгли огонь, который горел целый год со всепожирающей силой и принес тысячи смертей и бедствий. Четыреста пятьдесят два дворянина и рыцаря из Богемии и Моравии послали письмо собору, в котором они выразили протест против его действий, против позора, нанесенного благоверным богемцам, предав сожжению их просвещеннейших учителей. Однако собор не соблаговолил прислушаться к их справедливым претензиям и решил не идти ни на какие уступки. Святые отцы заботились о своих греховных наслаждениях более, чем о благополучии народа. Хотя они выдавали, что собрались реформировать в церкви порядок и целомудрие, их четырехлетнее пребывание в стенах Констанцы вызвало ни что иное, как распущенность и безнравственность во всем городе и его окрестностях.

В 1418 году, незадолго до завершения собора, Мартин Пятый, теперь уже единственный папа, издал приказ о крестовом походе против сторонников Гуса и Иеронима и требовал одновременно как от мирских, так и от духовных власть имущих содействия в уничтожении строптивых еретиков и истреблении их учений. Таким образом, разрешение вопроса было поставлено под силу меча. Иоанн, кардинал из Рагузы, как папский легат был послан в Богемию. Это был резкий человек и высказывался за то, чтобы привести страну к послушанию и покорности через огонь и меч. В действительности он сжег несколько человек, которые противостояли его авторитету. Богемцы от такого чудовищного насилия впали в ярость. Сторонники Гуса объединились и очень быстро выросли в весьма внушительную партию. Они торжественно клялись провести в жизнь реформаторские принципы их казненного учителя. Гус чрезвычайно строго осуждал обыкновение церкви лишать мирян чаши. Это сейчас стало отличительной особенностью всей партии, так что на их знамени наряду с другими отличиями место заняла чаша вечери. Под предводительством одноглазого Жижки, рыцаря чрезвычайной военной одаренности, они проходили по всей стране и везде вводили подношение чаши вечери в обоих сословиях: духовенства и мирян.

В Праге, духовенству, которое было приверженцем учения Гуса, был запрещен доступ в церковь. В связи с этим они оставили город, чтобы подыскать место, где бы они могли свободно проводить богослужение. В июле месяце 1419 года гуситы собрались на возвышенности, находящейся южнее Праги, и провели здесь под открытым небом великое собрание, на котором заключили союз через празднование всеобщей вечери. Это должно было быть потрясающим зрелищем, однако дальнейшее развитие их истории бросает мрачную тень на это великолепное собрание. На широких склонах этого холма было установлено триста столов и сорок две тысячи душ мужчин, женщин и детей приняли вечерю в обеих формах. За этой вечерей любви следовало торжество, на котором богатые делились с бедвыми и где ни пьянства, ни танцев, ни музыки и ни игрищ не разрешалось. Народ жил в палатках, по пристрастию к библейским наименованиям, они назвали этот холм горой Табор, отчего гуситы позднее получили прозвище табориты. Сами же они называли себя "избранный народ Божий", а своих врагов католиков называли именами древних врагов Израиля такими, как "моавитяне", "амаликитяне", "филистимляне".

На горе Табор подробно и тщательно было рассказано о развратной жизни, гордости, надменности, жадности и продажности священников; и Жижка и его сторонники уговаривали собравшихся принять активное участие в деле реформации Церкви. Тогда все собрание под предводительством Жижки направилось к Праге, куда пришли ночью. На следующий день, когда священник гуситов шествовал впереди процессии с чашей вечери в своей руке, в него угодил камень; это произошло как раз в то время, когда проходили мимо дома советов, где заседал магистрат. Разъяренные участники процессии ринулись в зал заседания. После короткой жаркой схватки господа заседатели были побеждены. Некоторые были убиты, другие - выброшены из окон, остальные пустились в бегство. Мятеж все более и более разрастался. Сторонники старой религии бросились к оружию, они сражались против нововведений, как против врагов истинной веры. Жижка и его сторонники объявили себя рабами Божьими, посланными на восстановление Церкви. Но,вместо восстановления они - увы! - начали разрушать. Монастыри были взяты и разграблены, монахи перерезаны, церкви и капеллы разорены; статуи, органы, иконы, а также разные предметы богослужения были порублены на куски. Волны мятежа вздымались все выше и выше, волнения распространились так же и на другие местности; началась губительная война, которая опустошала несчастную страну на протяжении многих лет.

Победы таборитов

Богемский король Венцель умер как раз в то время от апоплексического удара, и поскольку от него не осталось прямого наследника, то по закону наследственности страной стал править его брат Сигизмунд. Такая перемена для новаторов стала сигналом к восстанию. Сигизмунда они ненавидели в глубине души, потому что он поступил с Гусом вероломно и предательски и отдал его на растерзание беспощадных врагов, противников истинной веры. С яростью религиозной нетерпимости они уничтожали все, что носило на себе печать римской религии. Кесарь, как только это началось, обратил свое внимание на выпавшее ему королевство. Однако он повсюду вместо приветливого взаимопонимания встречал только недовольное подчинение, а то и открытое сопротивление. Первое войско крестоносцев, собранное по призыву папы, было наголову разбито Жижкой. Сигизмунд был вынужден бежать из Праги.

Сторонники Жижки большей частью состояли из крестьян; вначале они не имели никакого иного оружия, кроме их орудий земледелия. Вместо меча и копья у них были цепи, дубины, сенные вилы и косы, на основании чего Сигизмунд насмешливо прозвал их "молотильщиками". Однако очень скоро у него появилась возможность познакомиться с несокрушимой силой этих "молотильщиков" и испытать, каким богатырским ударом они владеют. Жижка научил их, как обить свои орудия железом, чтобы они стали тяжелее и страшнее; их грубые неотесанные телеги он мастерски использовал на пользу боя, так что они применялись либо в обозе для прикрытия войска, либо как военные колесницы древности, оказывая добрую услугу.

Когда Мартин Пятый, который к тому времени возвратился в Рим, получил известие о событиях в Богемии, то издал новую буллу, в которой он наставлял верных подняться, как один человек, чтобы истребить гуситов и всех других еретиков. Всем, кто лично будет участвовать в бою или же пошлет кого-то вместо себя, он обещал абсолютное прощение грехов. Почти из всех стран Европы стекались такие, которые таким достойным делом стремились обеспечить себе вечное блаженство. Таким образом, собралось огромное войско; по подсчетам одних оно составляло сто тысяч, другие утверждают, что его численность достигала ста пятидесяти тысяч.

При таких обстоятельствах гуситы укрепили свое мужество повторением торжественной вечери на их горе Табор. Они приняли всеобщую вечерю и поклялись не жалеть ни имения, ни самой жизни ради распространения и защиты так называемой Реформации. Чаша вечери была теперь не только на знаменах таборитов, но и впереди войска ее несли их священники. Сигизмунд возвратился в Богемию во главе войска крестоносцев. Он решительно был настроен любыми средствами смирить мятежников и учителей еретиков, которые оказались в его руках; он либо сжигал их, либо привязывал к хвосту своей лошади и волок по земле до смерти. Однако час воздаяния пробил очень быстро. Войско крестоносцев неожиданно было атаковано неотразимым Жижкой и его фанатически возбужденными воинами и наголову разбито на возвышенности недалеко от Праги. Второй крестовый поход так же не увенчался успехом. Одного только появления страшного Жижки было достаточно, чтобы обратить в дикое бегство войско кесаря. Когда этот дикий мрачный человек лишился и второго глаза от выстрела стрелой, даже тогда он вел свое войско от победы к победе.

В третий и четвертый раз кесарь Сигизмунд предпринимал нападение на Богемию во главе мощной военной силы (однажды, как утверждают, во главе двухсот тысяч воинов), однако каждый раз церковные войска искали спасение от непобедимых таборитов в постыдном бегстве. С обеих сторон побивались рекорды чудовищной жестокости и гнусной бесчеловечности. Табориты не довольствовались тем, что разгоняли врагов, бой заканчивался обычно страшной беспощадной бойней. Все, что попадало под их руку, вырезалось. Со своей стороны войско кесаря воздавало им тем же. Если им удавалось схватить кого-либо из ненавистных еретиков, то они его либо заживо сжигали, либо продавали в рабство. Это была война чудовищного характера. Смерть и разрушение - вот единственный лозунг этой войны. С обеих сторон почиталось святым долгом грабить имущество и достояние врагов и проливать их кровь во славу Бога.

Полное поражение папского войска

Несчастный кесарь помимо его неудачных походов был обвинен еще и в личной трусости. Было решено предпринять еще и пятый поход, в этот раз уже под предводительством кардинала. Продолжительные тщательные приготовления были закончены. Четыре войска, составляющие в общей численности двести тысяч сильных солдат, одновременно пересекли границу Богемии. Военная сила таборитов, которую они могли противопоставить такому мощному воинству, была мизерной: они едва насчитывали тридцать одну тысячу воинов. Однако и это великое папское предприятие потерпело позорнейший провал. Когда дикие фанатичные войска Жижки показались на горизонте, крестоносцев охватил панический страх. Лишь кардинал Юлиан сохранил мужество и присутствие духа. С распятием в руке бросился он наперерез беспорядочно удирающим назад солдатам и заклинал им всеми святыми остановиться, но тщетно. И сам он был увлечен потоком. Торжествуя и сметая все на своем пути, преследовали их табориты. Для перепуганных солдат они казались сверхъестественными существами. С большим трудом и усилиями в одежде простого солдата кардинал чудом избежал смерти. Папскую буллу, свою кардинальскую шляпу и священническую одежду он оставил в руках победителей. Такая редкая добыча целых двести лет хранилась в церкви в Таусе. Захваченные знамена нашли себе место в одной из церквей Праги. При этом диком бегстве папское воинство лишилось десяти тысяч человек, не считая тех, которых истребили жители Богемии при их дальнейшем отступлении.

Жижка умер от чумы в 1424 году. Табориты глубоко скорбели об этой утрате; с тех пор они стали называть себя так же "осиротевшими". На его место заступил Прокоп, имя которого в истории Богемской войны едва ли уступает в славе и известности. Кесарь между тем понял, что бесполезно далее проводить эту разбойничью войну. Меч отважного Жижки лишил его славы военачальника и полностью разбил его планы укрепить Церковь. В бою, вернее, в бойне при Ауззиге в 1426 году потеря немецких войск составляла от девяти до пятнадцати тысяч человек, тогда как табориты потеряли лишь пятьдесят воинов. Почти все внешние символы римской религии были снесены, как несущимся с гор потоком. Католические церкви со всеми, кто искал в них убежище, стали добычей огня. Сильвий, римский историк, говорит, что церкви в Богемии были великолепнее и многочисленнее, чем в остальных странах Европы, однако лишь за немногими исключениями все впали в произвол разъяренных табори тов, в фантастической ярости истребляющих все. Более пятисот церквей и монастырей со всем тем, что там находилось, было разграблено и сровнено с землей. Так постигло возмездие Божье как кесаря, так и римскую церковь за мученическую смерть Гуса и Иеронима.

Внутренние распри

Когда, наконец, поступили предложения о заключении мирного компромисса, выявилось, что гуситы не были единомысленны между собой. Каликстины (от цалих = чаша), которые составляли меньшую партию, были склонны отбросить все другие спорные пункты кроме того, чтобы и миряне имели право на чашу и свободу читать Библию, Слово Божие. Табориты заходили намного дальше; они крепко держались за учение их знаменитого учителя Гуса. Кроме празднования вечери в обеих формах, они жаждали полной реформации Церкви, устранения всякого папского лжеучения и церемониалов и введения такой системы в учении и наказании, которая соответствовала бы Св. Писанию.

Теперь для Рима была проложена дорога, чтобы с помощью безотказного вспомогательного средства, то есть предательства, достичь гибели таборитов. На соборе, состоявшемся в Базеле, Рокицан, епископ от каликстинов, искусный оратор, был возведен на престол архиепископа Праги, чтобы своим влиянием содействовать достижению цели Рима. Было принято четыре артикля, называемых компактами; послушные каликстины были вновь приняты в лоно церкви. Однако вскоре после этого папа свел к нулю обговоренные в дороге привилегии каликстинев, объявив их недействительными. Табориты же, которые воспротивились подписаться под компактами, теперь стали гонимы не только католиками, но и своими прежними друзьями каликстинами. Однако вместо того, чтобы ухватиться рукой за меч, как это было во дни Жижки и Прокопа, и оказывать решительное сопротивление врагам, они начали понимать, что оружие, подобающее солдату-христианину, состоит в вере в Бога, в терпении и усердии в добродетели, в искренней и непрестанной молитве. Рокицан, который был благосклонен ко все еще гонимым таборитам, добился от правительства разрешения для них, чтобы они переселились в земли Лидице на границе Богемии и Моравии и там организовали свою колонию с правом своих богослужений и церковных взысканий.

Братская община

Первое переселение таборитов в Моравию имело место в 1451 году. Многие граждане Праги, в их числе немало знати и ученых, а так же некоторое число праведнейших каликстинов, примкнули к пилигримам. С тех пор они стали называться братской общиной или же братским единством и на этом основании начали проводить свои богослужения, которые продолжаются и поныне. Три года подряд вкушали они мир и религиозную свободу. Миссионерская ревность, которая была всегда отличительной чертой богемских братьев, начала проявляться уже в это первое время их становления. С того времени вновь начал сиять золотой луч милосердия Бога. Пока они ради защиты истины обращались к плотскому военному оружию, от Него было мало что видно, а то и ничего нельзя было заметить. Но как только они начали занимать свое действительно подобающее им место как странников и пилигримов на этой земле. Бог мог употреблять их для благословения многих и для распространения Своего дела. Число их росло на глазах, многие обращались через их проповедь Евангелия, и в различных частях земли организовывались большие или меньшие братские общины. Это, однако, вновь разожгло ненависть и вражду священников Рима.

Были измыслены и повсюду распространены лжеобвинения, которые были так привычны вероломным языкам священников и монахов. Их обвиняли в том, что они готовятся поднять восстание. "Объединенные братья, - говорилось про них, - собирают вокруг себя великое множество, чтобы возобновить войну гуситов и свергнуть правительство". Король впал в беспокойство. Рокицан, уже упомянутый нами архиепископ Праги, из страха потерять свое место присоединился к католикам и склонял так же каликстинов восстать против своих братьев. Их же объявили неисправимыми еретиками. Разразилось первое гонение и обрушилось со всей яростью против маленькой кучки верных исповедателей истины на границе Богемии и Моравии. Однако потомки древних гусситов решили в защите своей жизни и веры не прибегать к плотскому оружию. Непобедимое мужество, которое отличало их предков на поле боя, теперь стало их характерной чертой в терпении и выдержке в страданиях во Имя Христа. В тяжелейших испытаниях и в жесточайших страданиях они оставались тверды и непреклонны. Их обвиняли в нарушении верноподданичества, отнимали их имущества, изгоняли их из собственных домов и среди зимы заставляли ночевать в поле, где многие умерли от холода и голода. Все тюрьмы в Богемии, особенно пражские, были переполнены братьями. Заключенных мучили и истязали всеми способами. Некоторым отсекали руки и ноги, других до смерти замучивали на скамьях пыток, а еще были сжигаемые заживо или истребляемые иными изощренными бесчеловечными способами. Гонение свирепствовало целых двадцать лет с неослабевающей силой. Только со смертью короля Подибрада в 1471 году наступило некоторое облегчение. Так же и Рокицан, мучимый угрызениями совести, стал к ним миролюбивее и дружелюбнее. Уже более не мучили и не убивали несчастных, довольствуясь тем, что изгоняли их из страны.

Братья, изгнанные из своих родных очагов в Лидице и в других местaх, вынуждены были устраивать себе жилища в дремучих лесах Богемии, высекать их в скалах и пещерах и там устраивать себе жизнь, полную трудностей и лишений. Однако, несмотря ни на что, они были исполнены жизнеутверждающего мужества. Они были рады терпеть лишения, быть гонимыми и поносимыми ради имени Христа, утешая друг друга, устроясь на истинно святой вере и рассматривая это, как бы оно своеобразно ни звучало, как назначение свыше созидать Церковь Христа. Они забывали, как это делалось до и после них, что Бог создал Свою Церковь в День Пятидесятницы, о чем возвестил нам в Своем Святом Слове. Приблизительно семьдесят человек составляли в лесах синод. Было принято два решения, которые должны были определить будущий характер общины богемских братьев, а именно, что необходимо заботиться о подготовке подлинных служителей в их церковной общине и что такие должны, подобно Матфию из Деяний Апостолов 1:24-26, определяться по жребию. Самым главным основанием братья считали и твердо стояли на этом, что "Священное Писание есть единственный путеводитель и регулировщик веры и странствования". В то же время отмечалась разница между существенными делами, что дает простор для человеческой воли и человеческого самомнения. Существенные дела, говорилось, есть такие, которые относятся к вопросу спасения человека; несущественные же относятся к внешним проявлениям христианства: церемониям, обычаям, традициям и тому подобным проявлениям в Церкви. Если появится необходимость ради распространения великого дела Евангелия изменить эти несущественные дела, то они могут быть изменяемы, как заблагорассудится людям. Этот принцип, известно, присущ не только богемским братьям, но рассматривается всеми другими как верный. При этом, однако, совершенно забывают, что в итоге он исходит из подобного же источника, как и из злого пагубного тезиса: "Цель оправдывает средства". В действительности ничто освященное и устроенное Богом не может оказаться несущественным делом, и что Он не открыл, того в Его общине не должно вводиться.

Изгнанные из Моравии братья нашли радушный прием в Венгрии и Молдавии. Их ревность в распространении своих принципов словом и пером, как и прежде, была в них великой, В 1470 году они издали полный перевод Священного Писания на богемском языке, который в кратчайший срок испытал несколько изданий и хорошо был распространен. Изобретение книгопечатания по благодати Божьей немало содействовало тому, чтобы Его драгоценное Слово стало доступно многим во время благодатное, в день спасения. Так, этот интересный, праведный народ сделал очень многое, чтобы подготовить путь для таких великанов Божьих, как Лютер, Меланхтон и Кальвин.

Взаимосвязь между различными свидетелями

Прежде чем распрощаться с богемскими братьями, мы. бы желали привести на память нашим читателям тот факт, что между ними и вальденсами, если не сказать о всех павелистах, существует ранняя связь. Богемия и Моравия вплоть до девятого столетия находились под язычеством, когда наконец они приняли Евангелие через миссионеров, пришедших к ним с востока, возможно, к ним дошли и павелисты. Петр Вальдус, изгнанный из Лиона, в двенадцатом столетии нашел убежище в Богемии и трудился там с большим успехом двадцать лет. (В четырнадцатом столетии число его последователей в Богемии, должно быть, составляло восемьдесят тысяч, а по всей Европе их уже насчитывалось восемьсот тысяч.) В это время римской двор предпринял большие насильственные стремления, чтобы объединившихся павелистов, вальденсов, богемских и моравских христиан подвести под папское бремя. Был введен целибат, от мирян чаша была отнята, богослужение разрешалось проводить лишь на латинском языке. Богемцы протестовали против таких насильственных правил Рима, однако безуспешно. Разразилось великое гонение, и хотя многие оставались твердыми, все же другие постепенно сдавались и потеряли многое от изначальной чистоты их учения и простоты их богослужения. Три последующих столетия не внесли никаких существенных изменений в положение вещей, пока, наконец, Ян Гус и Иероним Пражский не взяли в свои руки и не подняли высоко знамя истины против растления Рима и пламя их костров не разожгло сияние света по всей Европе и по предвидению Бога не было распространено до края земли.

Далее: Глава 2-5

Взятие Константинополя. Появление книгопечатания, усовершенствование бумаги. Первая печатная Библия. Борьба Рима против Библии. Непосредственные предтечи Лютера.

Назад: Глава 2-3

Джонн Виклиф. Англия и папство. Виклиф и монахи. Виклиф и мирское правительство. Виклиф в Авиньоне. Виклиф объявляется закоренелым еретиком. Виклиф и папские буллы. Виклиф и Библия. Переводы Библии по частям. Размышления о жизни Виклифа. Лолларды. Закон о сжигании еретиков. Конституция Арунделя. Допрос лорда Кобама. Мученическая смерть Кобама.

Оглавление