• Евангелие

• О Церкви

• Назидание

• Учение

• О сайте

• Контакты

• Ссылки

Андре Миллер. "История христианской Церкви"

ВТОРОЙ ТОМ. Глава 10

Спор о вечере

Учение о непосредственной сущности Христа в хлебе и вине на вечере было узаконено римской церковью на четвертом Латеранском соборе в 1215 году. В течение трех столетий учение о транссубстанции (видоизменении материи) способствовало умножению престижа священников и развращенной церкви. Мысль о телесном пребывании Христа на вечере возвышала авторитет церкви, осеняла ее лучами святости, возбуждала силу воображения народа, пленяла его чувствования. Это учение стало источником многочисленных идолопоклоннических церемоний, принесло священникам большие деньги и облекло их в чрезвычайную власть. Удивительные чудеса, как они говорили, совершались через освященную просфору над живыми и мертвыми. Мы можем сказать с полной определенностью, что ни одно человеческое изобретение не может сравниться с подобным бессмыслицей, пошлостью, вздором и злом! "Руки священника, - говорил папа Урбан на большом собрании церкви в Риме, - возносятся на такую высоту, на которую не дозволено подняться ни одному ангелу, в том, что они создают Бога, Создателя всего сущего, и приносят Его в жертву во благо всему миру. Эта привилегия возносит папу выше ангелов, так что всякое подчинение папы под власть земных королей есть проклятие!" Когда Урбан закончил свою речь, все собрание единодушно подтвердило это своим громким "аминь!" Так данное учение превратилось в краеугольный камень папского строения.

Лютер, как священник и монах, твердо верил в это таинство беззакония и в течение всей своей жизни не смог полностью освободиться от этого влияния. Правда, как реформатор он отверг учение о видоизменении материи, но на место его он ввел еще более неизъяснимое учение о консубстанции. Он объявил заблуждением утверждение римской Церкви, что после освящения священником хлеб и вино превращаются в плоть и кровь Господа. По его мнению, хлеб и вино оставались теми же, чем и были, настоящим хлебом и настоящим вином, однако с принятием их люди принимают в себя по существу материю человеческой плоти Христа.

Воззрение Цвингли

Ульрих Цвингли, великий реформатор Швейцарии и сотоварищ Лютера, решительно отделился как от учения римской церкви, так и от учения немецких реформаторов о действительном пребывании Господа в вине и хлебе на вечере. Уже вскоре после своего покаяния его внимание было обращено на простоту толкования Слова Божьего относительно вечери. Он читал в Слове Божьем, что Христос оставил этот мир и возвратился к Своему Отцу на небо и что празднование вечери для Его учеников было делом их особенной веры и их надежды. В Деяниях апостолов он нашел слова: "И когда они смотрели на небо, во время восхождения Его, вдруг предстали им два мужа в белой одежде и сказали: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо" (Деян. 1,10-11). Из этого он уразумел, что досточтимый Господь лично в видимой плоти вознесся на небо и что Он возвратится таким же образом, однако не ранее, пока нынешнее Божественное домостроительство, то есть период Его Церкви, не придет к концу. "Которого небо должно было принять до времен совершения всего" (Деян. 3,21).

Слова нашего Господа: "Сие есть тело Мое" и: "Сие есть Кровь Моя", - как утверждал Цвигли, - носят фигуральный характер и означают ни что иное, как то, что хлеб и вино, употребляемые на вечере, являются образом или знамением тела и крови Христа и что все совершается в воспоминание о Его смерти за нас; и слова апостола подтверждают это в 1 Кор. 11,22-28: "Сие творите... в Мое воспоминание. Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет." Продолжительное время Цвингли это воззрение не предавал огласке, так как он знал, как глубоко укоренилось прежнее учение в сердцах и нравах невежественного суеверного народа. Но поскольку он верил, что время для открытого провозглашения этой истины должно вскоре наступить, и предвидя, какое противоборство он должен будет отражать, то он искал все возможности распространить эту истину в тайном усердии и укрепить свою позицию. Он отослал письма ко многим ученым знаменитостям Европы, которые затрагивали эту тему, чтобы побудить их исследовать Слово Божие, если они были и не согласны с воззрением швейцарского реформатора. Но пока Цвингли так спокойно выжидал подходящего момента, когда он смог бы громко поднять свой голос, другой больше с настойчивостью, нежели с мудростью, писал трактат против учения Лютера о вечере, вызвав таким образом бурю, которая длилась четыре года с большим ожесточением.

Карлштадт, Лютер и Цвингли

Андреас Боденштайн, известный нам уже под именем Карлштадт, виттенбергский профессор, был тем, кто начал атаку. Он был ученым и незаурядным человеком, весьма преданным делу Реформации, но, из-за пылкости своего характера, склонный к резким насильственным мерам. Он жаждал, чтобы иконы были истреблены, да и все папские обычаи были бы устранены одним взмахом руки. Он был одним из самых ранних и самых задушевных друзей Лютера, но он отверг его учение о телесном присутствии Христа на вечере, а это в глазах саксонского реформатора было непростительным грехом. Карлштадт своими фанатично-восторженными проповедями много содействовал распространению секты перекрещенцев, иначе говоря, "небесных пророков", как они называли самих себя, оправдывая их выходки и эксцессы, а именно это и побуждало Лютера поставить перекрещенцев на одну ступень с проповедниками таинств. Но он поступал здесь весьма нечестиво, так что и Цвингли со своими сторонниками, и Лютер со своими приверженцами равно решительно осуждали фанатизм той секты.

В опровержение действий Карлштадта в 1525 году Лютер написал доклад против секты и учения перекрещенцев, в котором как бы между прочим подчеркнул: "Доктор Карлштадт отступил от нас и стал нашим злейшим врагом. И хотя я очень печалюсь о таком ожесточении, все же радуюсь, что сатана не смог скрыть свои ноги сатира; я хочу этим докладом посрамить его небесных пророков, которые так долго насвистывали и бормотали в тишине скрытости, но никогда не решались выступить открыто, пока я их не вынудил на это золотым гульденом.*

Когда появилось это сочинение, Цвингли пришел к убеждению, что и для него настало время, когда он должен вступить в разговор. И хотя он был согласен с Карлштадтом относительно вечери, он решительно отверг его оскорбительный тон сочинений, ожесточенность и резкость его выступлений. В 1525 году он опубликовал важный трактат "Об истинной и ложной религии". В этом труде он ясно и основательно выразил свое мнение о вечере Господней и осудил при этом в весомых выражениях бунтарский дух перекрещенцев и заблуждение папистов относительно обсуждаемого предмета. В ответ на это появился другой трактат, озаглавленный "Против нового лжеучения сторонников таинств". Цвингли ответил на это в том же году (1525), где не упустил возможности наставить своего лютеранского противника быть менее субъективным и личностным и в своих несогласиях и поношениях быть более разумным и вести свои доказательства на основании Слова Божьего. В сочинениях швейцарца проявлялись мягкость и внимание к противнику, что было для саксонцев довольно чуждым, так что даже мягкий Меланхтон временами заражался горячностью Лютера.

* Для разъяснения этого странного на вид выражения заметим, что Лютер 24 августа 1524 года в Иене прочитал проповедь, в которой он, не произнося имени Карлштадта, остерегал его. Карлштадт в тот же день отправился к Лютеру, чтобы оспорить его выступление, объявив себя готовым привести доказательства того, что Лютер в своих выступлениях и сочинениях так сильно запутался в противоречиях. Лютер на это ответил: "Пишите против меня, только открыто, но не исподтишка". Карлштадт: "Если бы я знал, что Вы имеете добрые намерения, то я бы сделал это". Лютер: "Делайте это спокойно, я даю Вам золотой гульден в залог". Карлштадт: "Дайте мне его, я принимаю этот вызов." Тут Лютер вынул из своего кармана золотой гульден и отдал его Карлштадту со словами: "Вот он, ну, теперь атакуйте меня смело!" Примечание переводчика.

Эколампадиус, задушевный друг Цвингли, проповедовал в это время в Базеле простое учение Нового Завета о вечере Господней. Но когда он увидел, что противники ставят его наравне с Карлштадтом, то опубликовал полемическое сочинение в защиту своих воззрений. Эта книга произвела большую сенсацию. Написанная воистину в христианском духе, полная очевиднейших доказательств как из Священного Писания, так и из сочинений выдающихся отцов церкви, книга говорила с убедительной силой к сердцам людей и многих побудила принять новое учение или же по крайней мере основательно исследовать его. Сам Эразм через эту книгу пришел почти к новому убеждению. "Возникла новая догма, - писал он к своему другу, - что на вечере Господней принимается ничто иное, как хлеб и вино. Истолковать это - весьма тяжкое дело, поскольку через Эколампадиуса утверждается многими и убедительными доказательствами, так что даже сами избранные могут быть увлечены этим."

Ответ на эту книгу появился весьма быстро в форме острого памфлета со стороны четырнадцати немецких теологов; предисловие к этой книге написал сам Лютер. Цвингли был оскорблен и весьма опечалился от такого враждебного нападения на такого справедливого ученого человека, как Эколампадиус, со стороны своих немецких братьев. "В этом столетии, - говорил он, - я ничего такого не нахожу, что заслуживало бы меньшего внимания, чем этот памфлет, будь то по силе, с какой наносится ущерб Священному Писанию, так по надменности высокомерного тона, с каким он написан. Эколампадиус, простодушнейший из всех людей, настоящий образец истинной праведности и учености, от которого большинство из них получило и обучение, и наставление в области литературы, заслужил ли от них такой памфлет, выдержанный в такой не по-детски жестокой неблагодарности, так что мы через это склонны просить не укора на них, но анафемы" (Ваддингтон. Том 2 стр. 346-370).

Так борьба вошла в русло бесконечности. Число поборников своих воззрений непрерывно росло с обеих сторон. Лютер был удивлен и одновременно огорчен, когда увидел, как много ученых и праведных людей придерживались воззрений Цвингли. Многие из тех, в чьей непоколебимости он был убежден, мало-помалу склонялись к швейцарскому учению о вечере. Это открытие чрезвычайно возбудило раздражительный дух Лютера и исполнило его горечью и злобой. Его письма и сочинения тех лет изобилуют весьма резкими, иногда переходящими всякие границы приличия выражениями. Вождей противников он называл "своим Авессаломом, тайными заговорщиками, по сравнению с которыми злобные паписты были более мягкими врагами, дьявольским орудием его искушений." Приверженцы Лютера прилежно следовали примеру своего учителя в резкости выражений, а это привело к тому, что резкий и ожесточенный характер полемики принимал все более непримиримый облик. С конца 1524 по 1529 год Лютер писал так много и с таким ожесточением против швейцарцев, сколько и как не писал против папистов, что Эразм в своей язвительной манере подметил; "Лютеране усердствуют в том, чтобы возвратиться в лоно церкви."

Приглашение в Марбург

Воистину, дело было не из легких: успокоить ожесточившийся дух христианских докторов и примирить их друг с другом. Однако мудрый ландграф из Гессена зорко усмотрел, что для дела Реформации жизненно важным вопросом стало именно примирение обеих реформаторских сторон. Как ранее, так и при этой возможности он засвидетельствовал о том, что в нем были более христианские помышления, нежели в Лютере, великом реформаторе. Эта мысль действительно унизительна, однако мы должны воздать честь истине! Тесная взаимосвязь великой полемики с политическими событиями и волнениями в Германии превращала ее для протестантских правителей в предмет высочайшего интереса и мучительной тревоги. На пути их единения стояла ожесточенная полемика. И что могло бы теперь произойти перед лицом таких сильных врагов, как Рим и король, если протестанты настолько не едины сами в себе? Папские теологи со злорадством и удовлетворением следили за все возрастающим ожесточением злополучной полемики и прилагали все свои лукавые способности, чтобы искусно повернуть все это в свою пользу. Ландграф явно был огорчен из-за этой полемики более, нежели виттенбергские доктора; он приложил все усилия к тому, чтобы встреча состоялась в Марбурге незамедлительно. В основных фундаментальных истинах немецкие и швейцарские реформаторы были едины. Только в одном пункте, то есть о телесном присутствии Христа на вечере, они расходились во мнениях. Филипп по всей видимости во всей политике видел не более, чем словесную битву, потому он и высказался перед своими министрами следующим образом: "Лютеране даже слышать не хотят о примирении с цвинглистами. Смелей, положим же конец нападкам швейцарцев на лютеран." С этой целью он пригласил выдающихся богословов из Саксонии, Швейцарии и из Страсбурга, чтобы уладить затянувшийся спор. Встреча состоялась осенью 1529 года в Марбурге.

Цвингли принял приглашение с радостью и объявил себя готовым явиться в Марбург в назначенное время. Лютер же громко подчеркнул свое нерасположение встретиться с Цвингли. Различные письменные состязания по спорному вопросу между ним и швейцарским реформатором, очевидно, наложили глубокое впечатление о силе Цвингли. По какой иной причине такой бесстрашный и смелый человек, как Лютер, мог бы сторониться встречи со своим противником? Всеми возможными способами, включая даже недостойные средства, он искал избежать встречи. Однако всякая подобная попытка разбивалась о непреклонность ландграфа. Наконец Лютер написал Филиппу:

"Ваш приказ явиться в Марбург, чтобы дискутировать там с Эколампадиусом и его сторонниками относительно расхождения наших мнений по вечере Господней, я получил. И хотя я питаю очень мало надежды восстановить через это мир и согласие, я все же воздаю должное Вашему усердию и стараниям и не могу отказаться от участия в этом безнадежном и возможно небезопасном для нас деле. Я не желаю оставить своим противникам ни малейшего основания сказать, что они были более склонны к установлению согласия, нежели я. Мне хорошо известно, что я ни на какие недостойные уступки по отношению к ним не пойду... И если они не захотят уступить нам, то все Ваши старания окажутся тщетными." Личные письма Лютера в то время дышат тем же духом упрямства. Весь вопрос в духе Лютера был уже взвешен и решен прежде, чем он пустился в путь. Однако он был чрезвычайно далек от спокойного мирного расположения души. Он очень боялся потерпеть поражение в предстоящей борьбе. Это вытекает с особенной ясностью из двух его предложений, сделанных им Меланхтону.

Прежде всего от своего, а так же от имени Меланхтона он просил допустить на конференцию некоторых откровенных теологов папства как свидетелей. "Если тут будут беспристрастные судьи, тогда цвинглисты будут иметь хорошую перспективу хвалиться победой." Всякому непредвзятому читателю покажется чуждым видеть и слышать саксонского Реформатора, автора "Вавилонской башни" говорящим и поступающим так. Неузнаваемо, непростительнейшим образом отошел здесь Лютер от основных принципов реформации. Разве он не знал, что паписты более, чем какая бы то ни было другая сила в христианстве держалась за учение о телесном присутствии Христа на вечере? И вот он назвал их беспристрастными судьями! Какое слабодушие проявилось здесь в великом человеке по крайней мере на это мгновение. Он оставляет надежную основу Слова Божьего и вступает на сомнительную почву лжи и суеверия предвзятости мнений. Вместо того, чтобы положиться на живого Бога и на Его Слово, как это было при прежних обстоятельствах, он примыкает к своим заклятым врагам, ища у них помощи и убежища. Однако Филипп был слишком убежденным противником папистов, чтобы принять подобное предложение Лютера.

В одном письме, которое всеми приписывается Меланхтону и которое было адресовано курпринцу из Саксонии, саксонские реформаторы пошли еще дальше. Там написано: "Отказал бы нам курфюрст в разрешении на поездку в Марбург, чтобы мы могли предъявить это как оправдание." "Однако курфюрст, - пишет д'0бине, - не желал прилагать своей руки к такому лукавому обходу, так что виттенбергцы вынуждены были подчиниться воле ландграфа."

Третья попытка еще яснее показывает страх и озабоченность саксонского ученого. Он дошел до того, что Цвингли не должен был быть в среде швейцарских теологов, которые были так же приглашены на встречу. Однако и это предложение не прошло. Приглашения были уже разосланы и твердолобое упорство Лютера уже разгневало Филиппа, так что никаких его доводов он уже не хотел и слышать. Эти обстоятельства, на первый взгляд кажущиеся маловажными, на самом деле весьма важны, чтобы обратить на них серьезнейшее внимание, потому что они показывают разницу одного и того же человека. Когда он выступает за божественную истину в чувстве полной зависимости от Него, то Лютер смел, как лев! И вот, тот же самый Лютер становиться в рамки им же самим созданной догмы. В первом положении вера укрепляет его, благодать наделяет его мужеством, непоколебимостью и безупречностью манеры поведения; во втором случае налицо несомненные следы малодушия, беспокойства, маловерия.

Конференция в Марбурге

Совет в Цюрихе определенно был против отправки Цвингли в Марбург из страха, что при его путешествии по королевской области с ним может приключиться какоелибо несчастье. Но Цвингли чувствовал, что его присутствие на конференции необходимо для благосостояния церкви, потому в тишине он принял все надлежащие меры по подготовке к путешествию и ночью в сопровождении единственного спутника, профессора греческого языка Рудольфа Коллина отправился из Цюриха. Для цюрихского совета он написал и отослал небольшое письмо, где сообщал: "Если я отправляюсь в путешествие без предварительного извещения вас, то это происходит не потому, что я пренебрегаю вашим мнением, высокочтимые господа, но лишь потому, что я знаю вашу любовь ко мне и предвижу, что она может воспрепятствовать моему отъезду." Оба путешественника благополучно достигли города Базеля, где к ним примкнул и Эколампадиус, в Страсбурге к ним примкнули так же Бучер, Гедио и Штурм и в сопровождении гессенских рыцарей, которых выслал им навстречу Филипп для их охраны; вся компания продолжила свое путешествие в Марбург, куда вступила 29 сентября. Лютер и его друзья появились там на день позже. Обе стороны были приняты Филиппом с изысканной любезностью, их разместили в замке, позаботились обо всем необходимом.

Поскольку ландграф знал, какие горькие чувства вызовет эта борьба у глав обеих сторон, то он внес мудрое предложение, чтобы теологи вначале, прежде публичной конференции, провели с глазу на глаз узкую приват-конференцию, чтобы таким образом подготовить путь к примирению и объединению. Поскольку он знал своих людей, то распорядился, чтобы Лютер с Эколампадиусом, Меланхтон с Цвингли оказались в определенных комнатах. Однако саксонские ученые воздвигли так много обвинений в адрес своих швейцарских противников, что план Филиппа не продвинулся ни на шаг, напротив, противники еще более ожесточились. Потому открытая конференция была назначена уже на следующий день, то есть 2 октября 1529 года.

Встреча произошла во внутренней гостиной замка в присутствии ландграфа и его первых министров, посланников из Саксонии, Цюриха, Страсбурга и Базеля и нескольких чужих ученых. В зале был поставлен стол вблизи от ложи ландграфа и его свиты, за ним сидели главные виновники полемики: Лютер, Цвингли, Меланхтон и Эколампадиус. Когда они сели за стол, Лютер взял мел и написал на бархатном покрывале стола слова "Чоц ест сорпус меум" "Сие есть тело Мое". Он желал постоянно иметь перед своими глазами эти слова, отчасти чтобы поддерживать в себе мужество, отчасти из желания привести своих противников в замешательство. "Да, - сказал он, - это есть слова Христовы, и с этой скалы меня никто не сдвинет."

Когда собрались все участники, гессенский канцлер открыл совещание, предварительно вновь напомнив основную цель происходящего: установление единства; указав на это, призвал противников поступать по-христиански снисходительно дуг ко другу и сдержанно. Лютер перешел к предмету спора не тотчас, но сначала привел многие символы веры, как, например, Божество Христа, унаследованный грех, оправдание через веру и т. п., по мнению саксонских докторов, швейцарские теологи вводили нездоровые учения по этим и другим вопросам. На это Цвингли ответил, что их книги по этим пунктам находятся в полном единогласии с учением Лютера.

Ландграф, который взял на себя ведение этих переговоров, дал понять, что дела в этом отношении обстоят так, как говорил Цвингли, и побудил Лютера перейти сразу без дальнейших обиняков к щекотливому вопросу о вечере Господней. Лютер сделал это в явно возбужденном тоне: "Я торжественно заявляю, - начал он, - что полностью расхожусь во мнениях со своими противниками в отношении учения о вечере и впредь буду отличаться от них. Христос сказал: "Это есть тело Мое". Покажите мне, когда тело не есть тело. Я отвергаю разум здравого человеческого рассудка, плотские основы и математические доказательства. Бог стоит выше математики. Нам дано Божие Слово, ему мы должны поклоняться и его мы должны исполнять." Так началось знаменитое марбургское совещание. Указывая на слова, которые он написал на скатерти стола, неистовый оратор прибавил: "Никакие доводы не смогут заставить меня отречься от буквального восприятия значения этого стиха, и я на основании этого слова Божьего, написанного передо мною, не пойду ни на какие уступки доводам человеческой логики". Этого заявления, учитывая общеизвестное упрямство Лютера, было достаточно, чтобы исключить любую надежду на положительный исход конференции.

Однако швейцарцы не позволили обескуражить себя высокомерной гордой речью Лютера. Эколампадиус ответил на это в спокойном тоне: "Очевидно и вне сомнения, в Слове Божьем есть такое образное выражение. Иоанн есть Илия, камень был Христос, "Я есмь Лоза" - это такое же образное выражение: "Сие есть тело Мое".

Эколампадиус затем напомнил Лютеру о том, что в Евангелии от Иоанна, 6 говорится: "Дух животворит, плоть не пользует ни мало". Если Христос сказал жителям Капернаума "плоть не пользует ни мало", то Он этими словами отверг вкушение Своего тела материально. Таким образом, вытекает, что Он и не помышлял материального вкушения Его тела, когда устанавливал вечерю".

"Я отрицаю, - пылко возразил Лютер, - вторую из этих гипотез. Это касается как материального, так и духовного принятия пищи и тела Христа. О первом виде Христос говорит, что она не пользует ни мало".

Эколампадиус заметил, что Лютер оступился в своих доказательствах. Ведь если мы должны вкушать духовно, а "плоть не пользует ни мало", то материальное бесполезно.

"Мы не задаемся вопросом, какое вкушение полезно, отпарировал Лютер, - но все, что повелевает Бог, есть Дух и жизнь. Если кто по приказанию Божьему поднимет стебелек соломинки, тот исполняет духовное дело. Мы должны внимать Тому, Кто говорит, а не словам. Бог говорит - вы, люди, вы, черви, внимайте! Бог повелевает - да слушает мир, и да падем мы все ниц и будем смиренно целовать Его слова!"

В этот момент в полемику вмешался Цвингли. Многие доказательства из Священного Писания, его знания, ясный ум, неотразимость доводов, которыми он оборонял свое мнение, загнали Лютера в угол. Перечислив целый ряд мест из Священного Писания, в которых непосредственно подчеркивается решение спорного вопроса, он снова подошел к упомянутому Эколампадиусом месту Писания из шестой главы Евангелия от Иоанна. Применительно к словам Господа "плоть не пользует ни мало," он сделал вывод, что и слова о вечере должны быть истолкованы подобным же образом.*

* Здесь попутно да будет сказано, что в Иоанна, 6 нет никакой речи о вечере. Вечеря, как мы знаем, была установлена Господом спустя некоторое время. Его воплощение, Его смерть и вознесение — вот те великие истины, которые Он влагает в уши иудеев в этой главе. Он, вечная Жизнь, Который был у Отца, стал плотию, чтобы явить нам Отца и умереть во благо нам, чтобы упразднить вопрос греха. Когда же пшеничное зерно не упадет в землю и не умрет, то останется одно, но когда оно умрет, то принесет много плода. (Сравни Иоан. 12,24) Только в единстве с умершим Христом, Который пролил Свою кровь, и только верою в Него погибший грешник получает жизнь. Его плоть должно есть, Его кровь должно пить. Единственно смерть Христа есть жизнь верующих. Умерший Христос есть повседневная пища верующих. (Ср. Иоан. 12, 54-55) Они насыщаются от смерти Христа, потому что Христос взял на Себя грехи и смерть, которые были связаны с жизнью верующих, прикончив их на древе креста, и теперь всякий верующий насыщается от безграничной благодати Христа, Который совершил этот подвиг.

Лютер: "Когда Иисус говорит, что "плоть не пользует ни мало", то Он говорит не о Своей плоти, но о нашей".

Цвингли: "Душа насыщается от духа, но не от плоти".

Лютер: "Материально мы едим плоть, душа ее не ест".

Цвингли: "Плоть Христа, таким образом, есть пища тела, а не души?"

Лютер: "Вы каверзны!"

Цвингли: "Абсолютно нет! Только Вы противоречите сами себе".

Лютер: "Если бы Бог дал мне дикое яблоко, то я ел бы его духовно. На вечере человек принимает тело Христа, а душа верит Его Слову."

Слова Лютера, на самом деле, были мрачны и весьма запутанны. С одной стороны, нужно было полагать, что он не хочет разрешать ни образного, ни буквального толкования этих четырех слов, то есть слов "сие есть тело Мое". С другой стороны, казалось, он сам воспринимает это в двояком смысле. Цвингли видел, что при таком ходе дискуссии, как это протекало до сих пор, невозможно прийти к хорошей цели, потому он исключительно на Слове Божьем старался аргументировать и доказывать, что хлеб и вино на вечере не есть действительное тело и кровь Христа, но символы или образы Его тела и крови.

Но Лютер не позволил поколебать себя. Указывая пальцем на стоящие перед ним слова, он повторил: "Сие есть тело Мое". "Сие есть тело Мое!" Сам дьявол не может отбить меня от этого. Если я начну задумываться над этим, то я отпаду от веры."

И хотя Лютер оставался непоколебимым, многие слушатели были изумлены ясностью и твердостью аргументов, с какими Цвингли вел поединок, и многие сердца здесь были подготовлены к принятию этой весьма важной истины. Не один человек был приобретен для истины ясными доказательствами Цвингли. Выдающимся из них был Франц Ламберт (из Авиньона), первый теолог Гессена. До того времени он твердо держался лютеранского учения о вечере, был яичным другом и великим поклонником Лютера. Но когда он выслушал доказательства швейцарца, то не смог удержаться от восклицания: "Когда я направлялся на эту конфе ренцию, то желал быть чистым листом бумаги, на которой перст Божий мог бы писать Свою истину. Теперь я вижу, что Дух воистину животворит, плоть же не пользует ни мало! Я отныне с Эколампадиусом и Цвингли единомышленник". Виттенбергские доктора смотрели с недовольством на это превращение и хотели одним выражением сразить Ламберта: "Что за неустойчивость!" "Что? - воскликнул бывший францисканский монах. - Неустойчивость ли побудила ап. Павла отказаться от фарисейства? Да и мы сами были неустойчивы, когда покинули развращенную секту папистов?"

В зале господствовало великое возбуждение. Но поскольку наступило время обеда, противоборствующие стороны разошлись, чтобы объединиться за обеденным столом ландграфа.

После обеда конференция была продолжена и сопровождалась словами Лютера: "Я верю, что тело Христа на небе, но так же и в святыне. Это меня касается мало, противоречит ли это естеству, лишь бы оно не было против веры. Христос материален уже в том, что был зачат в чистой Деве и родился от нее."

Эколампадиус отвечал словами ап. Павла (2 Кор. 5,16): "Отныне мы никого не знаем по плоти; если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем".

"По плоти? - возразил Лютер. - По нашей плотской натуре!"

"Тогда ответьте мне, пожалуйста, на вопрос, господин доктор, - наступал на него Цвингли, - Христос взошел на небо, вот Он сейчас там телесно на небе, как же Он может быть в хлебе? Слово Божие учит нас, что Он во всем должен был уподобиться братьям (Евр. 2,17). По этой причине Он не может быть в одно и то же мгновение у тысяч алтарей, где празднуется вечеря."

"Если бы я пожелал умничать, - парировал Лютер, - то я хотел бы доказать, что Иисус Христос был женат, имел черные глаза и жил в Германии. - Я не забочусь о математике."

"Здесь дело касается не математики, - продолжал Цвингли, - но апостола Павла, который писал к филиппийцам относительно Господа: "Он... приняв образ раба (Фил. 2,7)." Цвингли сказал это по-гречески.

Лютер: Оставь греческий, говори по-латински или по-немецки.

Цвингли: Простите, пожалуйста, вот уже двенадцать лет я пользуюсь преимущественно греческим текстом.

С этими словами он открыл это место Писания и громко прочитал.

Испуганный силою противника, который мог выбить его с прежней позиции, Лютер снова взыскал убежища в написанных перед ним словах и указывая на них, сказал: "Hoc est corpus meum". И я верю, что Его тело действительно в нем!"

Разгневанный непреклонным упорством Лютера, Цвингли внезапно подскочил к нему и ударив по столу, где были написаны эти слова, воскликнул: "Господин доктор, таким образом вы утверждаете, что тело Христово находиться повсеместно на вечерях. Там, там, там...? Но тело Христа имеет такое свойство, что может находиться только в одном месте. Если Он находится на одном месте, то Он на небе, из чего следует, что Он не в хлебе!"

"Я повторяю, - возразил Лютер раздраженно, - что я не желаю иметь никакого дела с математикой, ни с ее доказательствами. Как только слова освящения произнесены над хлебом, Его тело там, как бы ни был недостоин священник, освятивший его."

Воистину непостижимо, как такой ученый человек, как Лютер, мог произносить такие слова! Они действительно содержат в себе богохульство, хотя Лютер и не думал об этом. По его утверждению Господь должен, хочет Он этого или нет, переселяться в хлеб, как только священник пробормочет надлежащие для освящения слова. При этом он не делает разницы в том, праведен ли этот священник или нечестив! Не схоже ли это с гордой и дерзкой надменностью и богохульством Рима, как две капли воды?

Когда ландграф заметил, что полемика грозит перекинуться в еще более острую стадию, то прервал совещание. На следующий день в воскресенье (3 октября) совещание было продолжено. Но это уже имеет меньший интерес для наших читателей, чтобы мы и далее задерживались над развертыванием борьбы. Цвингли и Эколампадиус повторили и пополнили свои доказательства по Писанию и из сочине ний старейших отцов церкви, но все было тщетно. На все их слова Лютер постоянно твердил один ответ: "Сие есть Тело Мое". Наконец он не удовлетворился постоянными устными ответами одними и теми же словами, но схватил скатерть, развернул ее и поднял высоко перед глазами своих противников. "Вот, смотрите! - возбужденно кричал он при этом. - Так гласит наша тема! Вы ни на йоту не сдвинули нас с нашей позиции, чтобы вы смогли похвалиться! Мы не нуждаемся ни в каком ином доказательстве!"

После этого громогласного заявления любая надежда склонить Лютера мыслить иначе была уничтожена, так что продолжение конференции стало бессмысленным. Тем не менее, на следующий день они снова встретились, но к вечеру обе враждующие стороны, действительно, ни на йоту не приблизились друг ко другу. Вспыхнула эпидемия чумы, называемая "английской лихорадкой" как раз во время совещания в Марбурге и учинила большое опустошение. Она и положила конец конференции. Все были обеспокоены и желали быстрее покинуть город.

Так, казалось, все усилия были напрасны. Ландграф до последнего момента искал возможности примирить обе враждующие стороны. В отчаянии он воскликнул: "Вы, господа, не можете разойтись так! Разве ничего невозможно сделать, чтобы ликвидировать эту трещину? Неужели этот спорный пункт должен навсегда неисправимо рассорить друг с другом друзей Реформации?" "Разве нет никакого средства, - спросил канцлер, - чтобы склонить теологов к примирению, которого так искренне желает ландграф?"

"Я вижу здесь только одно средство, - ответил Лютер, вот оно: наши противники должны верить так, как мы!" "Мы не можем", - отвечали швейцарцы. "Ну тогда, - сказал Лютер, - я предаю вас на суд Божий и молю Его, чтобы Он просветил вас." "Мы желаем того же самого и вам!" - ответил Эколампадиус. Цвингли слушал молча. Наконец, он не смог сдерживать свои чувства далее и разразился горькими слезами в присутствии всех.

Предложение к терпимости и перемирие

Конференция была закончена, но никаких результатов не было. Филипп и многие другие с ним искали, как подвести обе стороны по крайней мере хотя бы к внешней видимости перемирия. Он приглашал к себе в свой дом теологов по одиночке и предупреждал, уговаривал и заклинал проявить друг ко другу терпимость и снисходительность. "Подумайте, - говорил он, - о благополучии христианства и исторгните ссору из среды вас." Политическое состояние предъявляло для этого серьезный повод. Карл Пятый и папа заключили в Италии союз; Фердинанд и католические вожди объединились в Германии. Единство среди всех протестантов казалось единственным способом для их спасения. Филипп уразумел это весьма хорошо и потому прилагал все свои усилия к тому, чтобы восстановить среди них единство, и только невыносимый, настырный Лютер стоял на его пути.

Швейцарские реформаторы охотно шли навстречу желаниям ландграфа. "Позволь нам, - сказал Цвингли, - во всем, в чем мы едины, во мнениях, объявить наше согласие и в других пунктах не забывать, что мы братья. В отношении основ спасения, в необходимости веры в Господа Иисуса, ведь у нас нет никакого разногласия."

"Да, да! - воскликнул ландграф, - вы едины во мнениях! Засвидетельствуйте о вашем единстве и признайте друг друга братьями." Тут Цвингли подошел к Лютеру и сказал ему: "Нет на земле никого, с кем бы я желал быть более единым, чем с Вами". Эколампадиус, Бучер и Гедио говорили то же самое. На некоторое мгновение этот христианский поступок, казалось, возымел желаемое действие. Многие сердца из среды саксонских ученых были тронуты. "Признайте их! Признайте их! - настоятельно просил ландграф. - Признайте их своими братьями!" Сам Лютер, казалось, был тронут. Со слезами на глазах Цвингли приблизился к нему и протянул свою руку и просил его произнести только одно слово "брат". Однако увы! Искреннее сердце Цвингли должно было испытать глубокое разочарование. Все глаза были направлены на этих двух лидеров, и все сердца были полны надежды, что обе великие общины реформаторов после долгой продолжительной борьбы наконец примирятся и объединиться воедино. Но тут Лютер оттолкнул протянутую к нему правую руку Цвингли и решительно сказал: "У вас совсем иной дух, чем у нас!", что было равно тому, если бы было сказано: "В нас Дух Божий, а в вас дух сатаны". "Эти слова, - пишет д'0бине, - отбросили швейцарца назад, как электрический ток, их сердца кровоточили, когда Лютер повторил эти слова, как он сам засвидетельствовал позднее, неоднократно." "Сопротивление Лютера, его отказ принять руку Цвингли, - отмечает при этом Каннингэм, - причинили этому истинно благородному человеку такую боль, что слезы горечи текли из его глаз. Это было воистину прискорбнейшей и оскорбительнейшей, но в то же время серьезной поучительной демонстрацией лживости и греховности человеческого сердца, какую когда-либо видел мир" (Мерль д'0бине, т. 4, стр. 76 -107; Каинигэм. Лекции о Реформации, стр. 211).

Произошло краткое совещание между виттенбергскими докторами Лютером, Меланхтоном, Агриколой, Бренцем, Ионой и Осиандром, но без успеха. Обращаясь к Цвингли и его друзьям, саксонцы сказали: "Мы считаем учение о телесном присутствии Христа на вечере основанием для спасения, и не можем рассматривать вас в нашей совести как находящихся с нами едино в единой церкви."

"Если таково состояние вещей, - возразил Бучер, - то было бы даже неразумно склонять вас признавать нас братьями. По нашему мнению, ваше учение причиняет ущерб славе Иисуса Христа, Который сидит сейчас одесную Бога! Однако поскольку вы повсеместно возвещаете о вашей зависимости от Господа, то, принимая во внимание вашу совесть, мы вынуждены признать ваше учение в этом аспекте, и мы не сомневаемся, что вы во Христе."

"А мы, - ответил на это Лютер, - объявляем вам еще раз, что наша совесть не разрешает признать вас за братьев."

"Господин доктор, - продолжил Бучер, - если Вы всем будете отказывать в братстве, кто хоть в каком-либо пункте отличается от Вашего мнения, то у Вас не найдется ни единого брата, даже в среде Ваших сторонников."

Таким образом, швейцарцы сделали все, что было только возможно с их стороны. "Мы убеждены, - говорили они, что действовали совместно с Богом. Потомки засвидетельствуют об этом". Они вот-вот должны были уже оставить зал конференции. Они проявили воистину христианские чувствования и помышления, и мнение присутствующих слушателей было благосклонно к ним и их учению. Когда Лютер заметил это и увидел гнев ландграфа, то начал играть на более приятных струнах. Он подошел к швейцарцам и сказал: "Мы признаем вас друзьями, но не рассматриваем вас как братьев и членов Церкви Христа, но любовь, которой не лишаются даже враги, не должна быть вам отказана."

В этих словах содержались новые оскорбления, но швейцарцы все же решили принять это предложение. Противники сейчас пожали друг другу руки и обменялись несколькими дружескими словами. Ландграф был весьма доволен по крайней мере достичь хотя бы этого и пожелал закрепить такой важный результат письменным документом. "Мы должны дать миру христианскому знать, - твердил он, - что вы, за исключением учения о телесном присутствии Господа на вечере, во всех иных основных положениях веры едины." Все согласились на этом, и Лютеру было поручено разработать тезисы протестантской веры.

Он тотчас приступил к делу и написал формулы единства, которые включали в себя пятнадцать пунктов. Главным образом здесь отражалось учение о Триединстве, воплощении, воскресении, вознесении, наследственном грехе, оправдании верою, авторитете Священного Писания, отвержении преданий и традиций. В конце была представлена вечеря, как вкушение тела и крови Христа, которая называлась духовным актом еды и пития тела и крови Господа. На все первые четырнадцать пунктов швейцарцы от сердца отвечали "аминь". И хотя последний, пятнадцатый, пункт в своем изложении казался им затемненным и неясным, что не соответствовало истине, они были готовы подписаться и под этим, не вступая в дальнейшие прения. Этот важнейший письменный документ был подписан обеими сторонами 4 октября 1529 года. Наконец, договорились с обеих сторон практиковать христианскую любовь и избегать всевозможных ожесточений, тогда как каждому предоставля лось право держаться за то, что ему казалось истинным в спорном вопросе.

С этим письменный документ был передан на печатание. Его публикация дала саксонцам основание утверждать, что швейцарцы приняли все тезисы веры Лютера и отказались от всех своих лжеучений за исключением пункта о вечере. Далее утверждали так же, что только страх перед народом удержал их отречься и от этого пункта и что они никаких иных существенных доказательств против учения Лютера выдвинуть не могли, показав этим свое малодушие в вере. Такие слухи быстро распространялись по всей Германии, однако они были абсолютно фальшивы. Мы, наоборот, уже видели, как возрастало мужество и упование на Бога у швейцарцев в ходе нарастания борьбы, и часто именно их миролюбие, их снисходительность и открытость выгодно отличали их от невежества и высокомерия их противников.

Во вторник 5 октября ландграф оставил Марбург ранним утром. Доктора и их друзья следовали за ним, наступая ему на пятки. Истины, которые были выставлены на свет этими переговорами и дискуссиями, и мнения, утверждаемые обеими сторонами, разлетелись по всем уголкам Германии, и многие сердца через это были побуждаемы с большим усердием, чем это было до тех пор, исследовать по Новому Завету характер и сущность Господней вечери.

Взгляд на марбургскую конференцию

С чувством глубокой благодарности и все же с искренним сожалением остановимся здесь на некоторое время, чтобы бросить взгляд на марбургские переговоры - с благодарностью к Богу, потому что Он через это учение о вечере Господней выставил на более яркий свет и с печалью и сожалением о том, что такой влиятельный ранее человек мог стать таким омраченным и так недостойно вести себя. Учение, отстаиваемое швейцарцами, до того времени в Германии почти не было известно. После утверждения Лютером и его сторонниками учения о консубстанции, в вопросе об истинном характере и сущности вечери царило великое невежество. Все слепо следовали за великим лидером. Теперь же повсеместно возникло стремление усердно исследовать по Священному Писанию эту истину, и многие приняли с радостью учение швейцарцев. Ламберт, как мы знаем, уже на конференции был убежден в истине утверждений Цвингли, и ландграф так же незадолго до своей смерти объявил, что марбургская конференция открыла ему глаза на неосновательность учения консубстанции.

Так Бог в Своей благости использовал прискорбные распри для распространения истины и для использования Своего намерения. Но увы! Что есть человек?! Какую разницу видим мы между Лютером первых дней Реформации, одиноким борцом за истину Божью, уповающим только на Бога, и Лютером позже, во главе своей партии, ставшей сильной, когда он настырно утверждал и защищал свои взгляды! Как это возможно, - восклицаем мы в недоумении, - чтобы такое сердце, которое недавно было таким широким, любящим и терпеливым, может стать одним взмахом таким нетерпеливым, непримиримым и пристрастным?! На этот вопрос может быть только один ответ: Лютер оставил почву покорности и зависимости от Бога и вступил на территорию человеческого своеволия. Можно возразить, что он в своей совести верил, что борется за истину и потому здесь в известной мере он заслуживает извинения. Но нельзя забывать того, что он отвергал всякое мирное совместное исследование Слова Божьего, всякое разумное средство для согласованного изъяснения тех четырех слов "сие есть Тело Мое", и, по всей видимости, заботился лишь о том, чтобы отстоять свой авторитет и свою власть как главы партии. Ни сам Лютер и ни один из его приверженцев не изъявили желания в тех обстоятельствах подробно исследовать вопрос, не проявили интереса содействовать распространению истин Евангелия и триумфа Реформации. Таким образом, прекрасное благословенное дело Лютера через неразумное превратнейшее учение, которое было представлено легковерному человечеству того времени, было ослаблено и осквернено.

Далее: Глава 2-11

Встреча в Болонье. Рейхстаг в Аугсбурге. Аугсбургское исповедание. Карл Пятый. Прибытие в Аугсбург. Главенствующие на рейхстаге. Открытие рейхстага. Исповедание веры. Главы о заблуждениях и злоупотреблениях. Беспокойство протестантов. Заботы и тревоги Меланхтона. Письма Лютера к Меланхтону.

Назад: Глава 2-9

Протестантизм. Послание к Сардийсской церкви. Лютеранские церкви. Основание первых лютеранских церквей. Смерть Фридриха Вайзена. Совещание правителей. Собрания протестантов.

Оглавление